– Меня устраивает, – сказал я.
Я встал, подошел к двери, открыл ее, закрыл и спустился к «фольксвагену». Завелся и уехал. Я освободил место для Минди.
26
Я сидел в аэропорту и ждал. С фотографиями всегда непонятно. Точно ни за что не скажешь. Я нервничал. Хотелось сблевнуть. Я зажег сигарету и подавился. Зачем я все это делаю? Минди мне теперь не хотелось. А она уже летит аж из самого Нью-Йорка. Я знал кучу женщин. Ну сколько мне еще надо? Что я пытаюсь сделать? Новые романчики – это, конечно, будоражит, но ведь сколько работы. В первом поцелуе, в первой ёбке есть какой-то драматизм. Сначала люди всегда интересны. А потом, позже, медленно, но верно проявляются все недостатки, все безумие. Я теряю для них значение; и они значат меньше и меньше для меня.
Я стар и уродлив. Может, поэтому так хорошо вставлять в молодых девчонок. Я Кинг-Конг, а они – изящные и хрупкие. Я что – пытаюсь в трахе обойти смерть на повороте? И с молоденькими девчонками надеюсь, будто не состарюсь ни телом, ни душой? Мне просто не хочется стареть по-плохому, просто бросить все и сдохнуть еще до прихода самой смерти.
Самолет Минди приземлился и подрулил. Я чуял опасность. Женщины узнавали меня заранее, поскольку читали мои книги. Я выставлял себя напоказ. Я же о них не знал ничего. Настоящий игрок. Меня могли убить, мне могли отрезать яйца. Чинаски без яиц. «Любовная лирика евнуха».
Я стоял и ждал Минди. Из ворот выходили пассажиры.
Ох, надеюсь, что это не она.
Или это.
Или в особенности вот это.
А вот эта бы в самый раз! Погляди на эти ножки, на этот задик, на эти глаза…
Одна пошла ко мне. Я надеялся, что это она и есть. Лучше всех из этой чертовой толпы. Такой удачи не бывает. Она подошла и улыбнулась:
– Я Минди.
– Я рад, что вы Минди.
– А я рада, что вы Чинаски.
– Вам надо ждать багаж?
– Да, я притащила с собой столько, что надолго хватит!
– Давайте в баре посидим.
Мы вошли в бар и нашли свободный столик. Минди заказала водку с тоником. Я заказал «водку-7». Ах, почти в гармонии. Зажег ей сигарету. Она выглядела прекрасно. Почти девственно. В это было трудно поверить. Маленькая, светловолосая и безупречно сложенная. Больше естественная, чем изощренная. Я понял, что легко смотреть ей в глаза, – они у нее зелено-голубые. В ушах 2 крошечные сережки. И носит высокие каблуки. Я писал Минди, что высокие каблуки меня возбуждают.
– Ну что, – спросила она, – страшно?
– Уже не очень. Вы мне нравитесь.
– Вы в жизни гораздо лучше, чем на фотографиях, – сказала она. – Мне вовсе не кажется, что вы уродина.
– Спасибо.
– О, я не хочу сказать, что вы красавчик – в общепринятом смысле. У вас лицо доброе. А глаза – глаза прекрасны. Дикие, безумные, как будто зверь какой-то выглядывает из горящего леса. Господи, ну что-то типа этого. Я неуклюже выражаюсь.
– Я думаю, вы прекрасны, – сказал я. – И очень милы. Мне с вами хорошо. Мне кажется, хорошо, что мы вместе. Допивайте. Нам нужно еще по одной. Вы похожи на свои письма.
Мы выпили по второй и спустились за багажом. Я гордился тем, что иду с Минди. Она ходила со стилем. Столько женщин с хорошими телами ползает, как навьюченные каракатицы. Минди текла.
Все это чересчур хорошо, не мог не думать я. Так просто не бывает.
Приехав ко мне, Минди приняла ванну и переоделась. Вышла в легком голубом платьице. Еще она изменила прическу – самую малость. Мы сидели вместе на тахте, с водкой и водочным коктейлем.
– Ну, – сказал я, – мне по-прежнему страшновато. Я сейчас немного напьюсь.
– А у вас – точно так, как я себе представляла, – сказала она.
Она смотрела на меня и улыбалась. Я протянул руку и, коснувшись ее затылка, чуть-чуть придвинул к себе и слегка поцеловал.
Зазвонил телефон. Лидия.
– Что ты делаешь?
– Я с другом.
– Это баба, не так ли?
– Лидия, между нами все кончено, – сказал я. – Ты сама это знаешь.
– ЭТО БАБА, НЕ ТАК ЛИ?
– Да.
– Ну, хорошо.
– Хорошо. До свиданья.
– До свиданья, – сказала она.
Голос Лидии внезапно успокоился. Мне получшело. Ее неистовство пугало меня. Она вечно утверждала, что ревнивый – я, и я в самом деле частенько ревновал, но, когда видел, что все идет вперекос, мне становилось противно, и я отваливал. Лидия была не такой. Она давала сдачи. Она была Главной Заводилой в Игре Насилия.
Но теперь по голосу я понял, что она сдалась. Водился за ней такой тон.
– Это была моя бывшая, – сказал я Минди.
– Все кончено?
– Да.
– Она вас до сих пор любит?
– Думаю, да.
– Тогда не кончено.
– Кончено.
– Мне остаться?
– Конечно. Прошу вас.
– Вы не просто мной пользуетесь? Я читала ваши любовные стихи… к Лидии.
– Я был влюблен. И я вас не использую.
Минди прижалась ко мне всем телом и поцеловала меня. Долгий поцелуй. Хуй у меня поднялся. В последнее время я принимал много витамина Е. У меня по части секса свои соображения. Я постоянно был на взводе и продолжительно дрочил. Я занимался с Лидией любовью, затем возвращался к себе и утром мастурбировал. Мысль, будто секс – это запретно, возбуждала меня сверх всякой меры. Так, словно один зверь ножом до смерти пугает другого.
Я кончал будто бы перед лицом всего пристойного, белая сперма каплет на головы и души моих умерших родителей. Если б родился женщиной – наверняка стал бы проституткой. Коль скоро я родился мужчиной, я хотел женщин постоянно – чем ниже, тем лучше. Однако женщины – хорошие женщины – пугали меня, поскольку, в конечном итоге, требовали себе всю душу, а то, что еще оставалось от моей души, я хотел сберечь. В основном я желал проституток, бабья попроще, ибо они беспощадны и жестки и не требуют ничего личного. Когда они уходят, я ничего не теряю. И в то же время я жаждал нежной, доброй женщины, невзирая на ошеломительную цену. Пропал, как ни крути. Сильный мужик отказался бы и от тех, и от этих. Я не был сильным. Поэтому продолжал сражаться с женщинами – с самой идеей женщин.
Мы с Минди допили бутылку и отправились в постель. Я некоторое время целовал ее, затем извинился и отодвинулся. Слишком надрался. Любовничек, блядь. Наобещал множество великих переживаний в ближайшем будущем и уснул, а она прижималась ко мне всем телом.
Наутро я проснулся в отвращении. Взглянул на Минди, нагую рядом. Даже теперь, после пьянства, она была чудом. Никогда не знал я девушки столь прекрасной и в то же время – столь нежной и умной. Где ее мужчины? В чем они облажались?
