Вэлери взяла трубку.
– Это правда. Он раскроил себе лодыжку. Тут кровища повсюду, а он ничего не хочет делать. Лучше приезжай…
Когда Лидия приехала, я сидел на тахте.
– Смотри, Лидия: СМЕРТЬ! – Из раны свисали крохотные сосудики, похожие на спагетти. Я за них дергал. Потом взял сигарету и стряхнул в рану пепел. – Я МУЖЧИНА! Дьявольщина, я МУЖЧИНА!
Лидия сходила, нашла где-то перекиси водорода и залила рану. Славно. Из раны ринулась белая пена. Она шипела и пузырилась. Лидия подбавила еще.
– Тебе бы лучше в больницу, – посоветовал Бобби.
– Не нужна мне ваша ебаная больница! – сказал я. – Само пройдет…
На следующее утро моя рана выглядела кошмарно. Она еще не закрылась, но, казалось, уже покрывалась хорошенькой коростой. Я сходил в аптеку за перекисью, бинтами и горькой солью. Налил в ванну горячей воды, насыпал туда горькой соли и залез. Я начал представлять себя с одной ногой. Преимущества тоже были:
ГЕНРИ ЧИНАСКИ, БЕЗ СОМНЕНИЯ, ВЕЛИЧАЙШИЙ ОДНОНОГИЙ ПОЭТ В МИРЕ
Днем заглянул Бобби.
– Ты не знаешь, сколько стоит ампутировать ногу?
– Двенадцать тысяч долларов.
После его ухода я позвонил своему врачу.
Я полетел в Хьюстон с плотно забинтованной ногой. Пытаясь вылечить инфекцию, я принимал антибиотики в пилюлях. Мой врач упомянул, что любое пьянство уничтожит то хорошее, что принесут мне эти антибиотики.
На чтение, проходившее в музее современного искусства, я пришел трезвым. После того как я прочел несколько стихотворений, кто-то из публики спросил:
– А как получилось, что вы не пьяный?
– Генри Чинаски не смог приехать, – ответил я. – Я его брат Ефрем.
Я прочел еще стихотворение и признался насчет антибиотиков. К тому же, сказал я им, по музейным правилам распивать тут запрещено. Кто-то из публики подошел с пивом. Я выпил и почитал еще немного. Кто-то подошел еще с одним пивом. После этого пиво полилось рекой. Стихи становились все лучше.
После в кафе была вечеринка с ужином. Почти напротив меня за столом сидела абсолютно прекраснейшая девушка, что я видел в жизни. Похожая на юную Кэтрин Хепберн.
[9]
Года 22 и просто лучится красотой. Я все острил, называя ее Кэтрин Хепберн. Ей вроде нравилось. Я не ожидал, что из этого что-то выйдет. Она пришла туда с подругой. Когда настало время уходить, я сказал директору музея, женщине по имени Нана, в чьем доме остановился:
– Мне будет ее не хватать. Она слишком хороша, чтобы в нее поверить.
– Она едет с нами домой.
– Я вам не верю.
…но впоследствии она там и оказалась, у Наны, в спальне вместе со мной. На ней была прозрачная ночнушка, и она сидела на краю постели, расчесывая очень длинные волосы и улыбаясь мне.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Лора, – ответила она.
– Ну так послушай, Лора, я буду звать тебя Кэтрин.
– Ладно, – согласилась она.
Волосы у нее были рыжевато-каштановые и очень-очень длинные. Маленькая, но сложена пропорционально. Самым прекрасным в ней было лицо.
– Тебе можно налить? – спросил я.
– О, нет, я не пью. Мне не нравится.
Вообще-то она меня пугала. Я не понимал, что она делает тут, со мной. На поклонницу не похожа. Я сходил в ванную, вернулся и выключил свет. Почувствовал, как она забирается ко мне в постель. Я обхватил ее руками, и мы начали целоваться. Я не верил своей удаче. По какому праву? Как могут несколько книжек со стихами вызывать такое? Уму непостижимо. Отказываться я определенно не собирался. Я очень возбудился. Неожиданно она сползла ниже и взяла мой хуй в рот. Я наблюдал, как медленно движутся ее голова и тело в лунном свете. У нее получалось не так хорошо, как у некоторых, но поражал-то сам факт, что это делает она. Собираясь кончить, я дотянулся и погрузил руку в массу прекрасных волос, вцепившись в нее при свете луны, – и спустил Кэтрин прямо в рот.
32
Лидия встречала меня в аэропорту. Как обычно, пизда у нее чесалась.
– Господи боже, – сказала она. – Я вся горю! Я играю сама с собой, но от этого только хуже.
Мы ехали ко мне.
– Лидия, с ногой у меня по-прежнему ужас. Я даже не знаю, получится ли у меня с такой ногой.
– Что?
– Правда-правда. Мне кажется, при такой ноге я не смогу ебаться.
– Тогда какой от тебя толк?
– Ну, я могу жарить яичницу и показывать фокусы.
– Не остри. Я тебя спрашиваю, на фиг ты мне тогда вообще нужен?
– Нога заживет. А если не заживет, ее отрежут. Потерпи еще немного.
– Если б ты не нажрался, ты не упал бы и не порезал ногу. Вечно эта бутылка!
– Не вечно бутылка, Лидия. Мы ебемся раза четыре в неделю. Для моего возраста это неплохо.
– Иногда я думаю, что тебе это не нравится.
– Лидия, секс – это еще не все! Ты одержима. Ради всего святого, не думай ты о нем.
– Пока у тебя нога не заживет? А как же мне до тех пор быть?
– Я с тобой в «морской бой» поиграю.
Лидия завопила. Машина пошла зигзагами по всей улице.
– ТЫ СУКИН СЫН! Я ТЕБЯ УБЬЮ!
На полной скорости она заехала за двойную желтую линию, прямо во встречное движение. Завыли клаксоны, и машины бросились врассыпную. Мы мчались против течения, встречные шкурками счищались влево и вправо. Потом так же резко Лидия свернула обратно через разделительную линию на ту полосу, которую мы только что освободили.
Где же полиция? – подумал я. Почему, когда Лидия что-нибудь вытворяет, полиция испаряется?
– Хорошо, – сказала она. – Я довожу тебя до дому, и на этом все. С меня хватит. Продаю дом и переезжаю в Феникс. Глендолина сейчас живет в Фениксе. Сестры меня предупреждали, что значит жить с таким старым ебилой.
Остаток пути мы проехали без разговоров. Возле дома я вытащил чемодан, взглянул на Лидию, сказал:
– До свиданья.
Она беззвучно плакала, все лицо мокрое. Она резко тронулась в сторону Западной авеню. Я вошел во двор. Еще с одного чтения вернулся…
Я проверил почтовый ящик и позвонил Кэтрин, которая жила в Остине, штат Техас. Казалось, она по-настоящему рада слышать меня, а я был рад услышать ее техасский выговор, этот высокий смех. Я хотел, чтобы она приехала ко мне в гости, я заплачу за билет в обе стороны. Мы съездим на бега, поедем на Малибу, мы… все, чего она пожелает.
