– Два раза направо.
Как только Таня ушла, я заказал еще одну «ка-эМ». Ко мне подошел черный парень. На вид ему был полтинник.
– Хэнк, старик, как поживаешь?
– Держусь.
– Мужик, мы в натуре по тебе скучаем на почте. Ты у нас такой смешной был. В смысле, нам тебя очень не хватает.
– Спасибо, скажи ребятам, что я привет передавал.
– А сейчас что делаешь, Хэнк?
– А, стучу на машинке.
– Это в каком смысле?
– Стучу на машинке…
Я поднял руки и попечатал по воздуху.
– В смысле, машинисткой в конторе?
– Нет, пишу.
– Что пишешь?
– Стихи, рассказы, романы. Мне за это платят. Он посмотрел на меня. Потом отвернулся и отошел.
Вернулась Таня.
– Какой-то сукин сын пытался меня снять!
– Во как? Извини. Надо было пойти с тобой.
– Нет, какой хам, а? Терпеть не могу таких типов! Мерзость какая!
– Было б лучше, если б у них было хоть чуток оригинальности. У них просто нет воображения. Может, поэтому они совсем одни.
– Я поставлю на Заг-Зига.
– Пойду куплю тебе билетик…
Заг-Зиг просто не раскочегарился. Он пришел к воротам слабо, жокей хлыстом уныло сшиб побелку со столбика. Заг-Зиг хило оторвался, потом помчался вприскочку. Опередил всего одну лошадь. Мы вернулись в бар. Ну и заездик, бля, с 6-ю к 5-ти.
Мы взяли две «Мэри».
– Так тебе нравится, когда берут за щеку? – спросила Таня.
– Кто как. Некоторые это хорошо делают, большинство не умеет.
– Ты здесь когда-нибудь с друзьями встречаешься?
– Только что встретился, перед предыдущим заездом.
– С женщиной?
– Нет, с парнем, на почте работает. У меня вообще-то нет друзей.
– У тебя есть я.
– Девяносто фунтов ревущего секса.
– И это – все, что ты во мне видишь?
– Конечно нет. У тебя еще есть эти огромные-огромные глаза.
– Ты не очень-то мил.
– Пойдем, на следующий заезд успеть надо.
Мы успели на следующий заезд. Она поставила на свою, я – на свою. Оба проиграли.
– Поехали отсюда, – предложил я.
– Ладно, – согласилась Таня.
Вернувшись ко мне, мы сели на тахту выпивать. По сути, она неплохая девчонка. Есть в ней что-то печальное. Носит платья и шпильки, и лодыжки у нее ничего. Я не очень понимал, чего именно она от меня ожидала. Не хотелось ее обижать. Я ее поцеловал. Длинный, тонкий язычок затрепетал у меня во рту. Я подумал о серебристой рыбке тарпон. Столько печали, даже когда все получается.
Потом Таня расстегнула мне ширинку и взяла мой хуй в рот. Вытянула его и взглянула на меня. Она стояла на коленях у меня между ног. Смотрела мне прямо в глаза и обводила языком головку. У нее за спиной остатки солнца протекали сквозь мои грязные шторы. Потом она приступила. Она абсолютно не владела техникой; ничегошеньки не знала о том, как надо. Прямо и просто елозила башкой. Как лобовой гротеск прекрасно, но на одном гротеске не кончишь. Я до этого пил, и теперь мне не хотелось ранить ее чувства. Поэтому я рванул в страну грез: мы оба лежим на пляже, и нас окружает человек 45 или 50, мужчин и женщин, большинство – в купальных костюмах. Столпились вокруг тесным кругом. Солнце стоит высоко, море накатывает и откатывает, и его хорошо слышно. Время от времени две-три чайки вьют низкие круги у нас над головами.
Таня сосала и покусывала, а они смотрели, и я слышал их замечания:
– Господи, глянь, как захватывает!
– Дешевая охуевшая потаскуха!
– Отсасывает у мужика на сорок лет старше!
– Оттащите ее! Она ненормальная!
– Нет, постойте! Как набрасывается, а?
– И ПОСМОТРИТЕ на эту штуку только!
– УЖАС!
– Эй! Я ей щас в жопу засажу, пока она занята!
– Она СУМАСШЕДШАЯ! БЕРЕТ ЗА ЩЕКУ У ЭТОГО СТАРОГО МУДАКА!
– Давайте спичками подпалим ей спинку!
– СМОТРИ, ВО ДАЕТ!
– СОВСЕМ СПЯТИЛА!
Я нагнулся, схватил Таню за голову и всадил хуй прямо в центр ее черепа.
Когда она вышла из ванной, я уже приготовил два стакана. Таня отхлебнула и посмотрела на меня.
– Тебе понравилось, правда? Я так и поняла.
– Ты права, – ответил я. – Тебе симфоническая музыка нравится?
– Фолк-рок, – сказала она.
Я подошел к приемнику, передвинул на 160, включил его, врубил погромче. Приехали.
104
Назавтра я отвез Таню в аэропорт. Мы выпили в том же баре. Мулатки нигде не видать; такая нога сейчас с кем-то другим.
– Я тебе напишу, – сказала Таня.
– Хорошо.
– Ты думаешь, я потаскушка?
– Нет. Ты любишь секс, а в этом нет ничего дурного.
– Да ты и сам от него шалеешь.
– Во мне много пуританского. А пуритане наслаждаются сексом как никто.
– Ты правда ведешь себя невиннее всех моих знакомых мужиков.
– В каком-то смысле я всегда был девственником…
– Вот бы мне о себе так сказать.
– Еще выпьешь?
– Конечно.
Мы пили молча. Подошло время посадки. На прощанье я поцеловал Таню рядом с контрольным постом, спустился на эскалаторе. Возвращение домой прошло без событий. Я думал: что ж, я снова один. Надо хоть написать что-нибудь, еби его мать, – или же снова в дворники подаваться. Обратно на почту меня уже никогда не возьмут. Человек должен быть, как говорится, на своем месте.
Я въехал во двор. В почтовом ящике ничего. Я сел и набрал Сару. Та была в «Таверне».
– Как оно все? – спросил я.
– Эта сука уехала?
– Уехала.
– Давно?
– Только что посадил на самолет.
– Тебе она понравилась?
– У нее были кое-какие качества.
– Ты ее любишь?
– Нет. Послушай, мне бы хотелось тебя увидеть.
– Я не знаю. Мне было ужасно трудно. Откуда я знаю, что ты не поступишь так снова?
– Никто никогда не может быть вполне уверен в своих поступках. Ты и сама не знаешь, как поступишь.
– Я знаю, что я чувствую.
