Грубее саранчи
— Хуйня, — сказал он. — Устал я от художеств. Пойдем выйдем. Я устал от вони краски, устал быть великим. Ждать смерти устал. Пойдем выйдем.
— Куда? — спросила она.
— Хоть куда-нибудь. Поедим, выпьем — посмотрим.
— Йорг, — сказала она. — Что я буду делать, когда ты умрешь?
— Жрать будешь, спать, ебстись, ссать, срать, наряжаться, гулять и гундеть.
— Мне надежность нужна.
— Всем нужна.
— Мы ж не женаты. Я даже твою страховку не получу.
— Не страшно, не переживай. А кроме того, Арлин, ты ведь сама против брака.
Арлин сидела в розовом кресле и читала вечернюю газету.
— Ты говоришь, с тобой хочет переспать пять тысяч женщин. А мне куда деваться?
— Пять тысяч и одна.
— По-твоему, я себе другого мужика не найду?
— Нет, это как раз легко. Ты себе другого найдешь за три минуты.
— По-твоему, мне нужен великий художник?
— Нет, не нужен. Сойдет и хороший сантехник.
— Да, если будет меня любить.
— Само собой. Одевайся. Пойдем выйдем.
Они спустились по лестнице с мансарды. Вокруг — сплошь дешевые углы, тараканами кишат, но никто вроде не голодает: такое впечатление, будто вечно что-то варят в больших кастрюлях, а сами вокруг сидят, чистят ногти, пиво пьют из банок или пускают по кругу высокую синюю бутылку белого вина, орут друг на друга, смеются, пердят, рыгают, чешутся или дремлют перед телевизором. На свете не много людей с большими деньгами, но, судя по всему, чем меньше денег у людей, тем лучше эти люди живут. Им нужны сон, чистые простыни, еда, выпивка, мазь от геморроя — и все. И двери у них всегда приоткрыты.
— Дурачье, — сказал Йорг, когда они спускались по лестнице. — Транжирят свою жизнь и засоряют мою.
— Ох, Йорг, — вздохнула Арлин. — Ты же просто не любишь людей, правда?
Йорг вздернул бровь, не ответил. На его чувства к массам Арлин всегда отвечала одинаково: как будто не любить людей — непростительный душевный недостаток. Но ебаться с ней было отлично, а сожительствовать — приятно; почти всегда.
Они вышли на бульвар и зашагали дальше: Йорг со своей седой рыжей бородой, ломаными желтыми зубами, вонью изо рта, багровыми ушами, испуганным взглядом, в захезанном драном пальто, в руках — трость с набалдашником из слоновой кости. Лучше всего ему бывало, когда совсем херово.
— Блядь, — сказал он. — Все срет, пока не сдохнет.
Арлин покачивала задницей, совершенно этого не скрывая, а Йорг колотил тростью по тротуару, и даже солнце глядело на них сверху и говорило: Хо-хо. Наконец дошли до старой развалюхи, где жил Серж. И Йорг, и Серж художествовали уже много лет, но лишь совсем недавно за их работы начали платить чуть больше поросячьих хрюков. Они голодали вместе, а слава обрушилась на них порознь. Йорг с Арлин вошли в гостиницу и стали подниматься. В коридорах смердело йодом и жареной курицей. В одном номере кого-то ебли, и этот кто-то даже не пытался ебли скрывать. Доползли до мансарды наверху, и Арлин постучала. Дверь чпокнула — за ней стоял Серж.
— Ку-ку! — сказал он. И покраснел. — Ой, извините… прошу.
— Что это с тобой? — спросил Йорг.
— Садитесь. Я думал, это Лайла.
— Ты играешь с Лайлой в прятки?
— Да это фигня.
— Серж, послал бы ты эту девчонку. Она тебе мозг ест.
— Она мне карандаши точит.
— Серж, она слишком юная для тебя.
— Ей тридцать.
— А тебе шестьдесят. Разница — тридцать лет.
— Тридцать лет — слишком много?
— Конечно.
— А двадцать? — спросил Серж, глядя на Арлин.
— Двадцать лет — приемлемо. А тридцать — непристойно.
— Поискали бы, ребята, баб своих лет, а? — спросила Арлин.
Оба на нее посмотрели.
— Шутить она любит, — сказал Йорг.
— Да, — подтвердил Серж. — Смешная. Ладно, давайте я вам покажу, что делаю…
Они зашли за ним в спальню. Серж скинул ботинки и растянулся на кровати.
— Видите? Вот так. Со всеми удобствами. — Кисти Серж посадил на длинные ручки и писал по холсту, прибитому к потолку. — Спина, понимаете. Десять минут без перерыва — и все. А так можно часами.
— А краски тебе кто смешивает?
— Лайла. Я ей говорю: «Сунь в синюю. А теперь немного зелени». У нее неплохо получается. Со временем, наверно, пусть и кистью тоже машет — а я буду валяться, журналы читать.
С лестницы донеслись шаги Лайлы. Она открыла дверь, прошла через первую комнату, заглянула в спальню.
— Ого, — сказала она. — Я гляжу, старый ебила за кисть взялся.
— Ну, — сказал Йорг. — Говорит, ты ему спину попортила.
— Ничего я не говорил такого.
— Пойдемте поедим, — сказала Арлин. Серж застонал и поднялся.
— Вот ей-богу, — сказала Лайла. — Только валяется, как больная жаба, и больше ничего.
— Мне выпить надо, — сказал Серж. — И я опять буду как огурчик.
Вместе они вышли на улицу и направились к «Овечьему рунцу». Подбежали два молодых человека, не старше тридцатника. Оба — в свитерах под горло.
— Эй, вы же художники — Йорг Свенсон и Серж Маро!
— Прочь на хер с дороги! — сказал Серж. Йорг размахнулся тростью. Молодому человеку, что был пониже, попал точно по колену.
— Блядь, — сказал молодой человек, — вы же мне ногу сломали!
— Очень на это надеюсь, — ответил Йорг. — Может, будешь повежливей!
Подошли к «Рунцу». Едоки загудели, когда компания вступила внутрь. К ним моментально кинулся метрдотель — кланялся и размахивал веером меню, улещивал по-итальянски, французски и русски.
— Ты глянь, какие длинные черные волосы у него в носу, — сказал Серж. — Тошнит, честное слово!
— Да, — ответил Йорг и заорал метрдотелю: — НОС УБЕРИ!
— Пять бутылок лучшего вина! — завопил Серж, когда они уселись за лучший столик.
Метрдотель испарился.
— Ну вы и засранцы, — сказала Лайла. Йорг погладил ей ляжку изнутри.
— Двум живым бессмертным излишества позволительны.
— Йорг, убери лапу с моей пизды.
— Она не твоя. Это пизда Сержа.
— Убери лапу с пизды Сержа, а то закричу.
