Книга Музыка горячей воды, страница 29. Автор книги Чарльз Буковски

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Музыка горячей воды»

Cтраница 29

— Где Хауи?

— На двух колесах умотал на свиданку с торнадо, — сказал я.

— С ним все в порядке?

— Когда уезжал, смахивал на семнадцатилетнего парнишку. Принял пару таблеток аспирина.

Остаток дня мы ждали и старались избегать разговоров о литературе. Меня отвезли в аэропорт. Чек на 500 долларов я уже получил, сумка стихов при себе. Я велел никому не выходить из машины, когда-нибудь пришлю всем по открытке с видом.

Вошел в зал ожидания и услышал, как один парень сказал другому:

— Ты глянь-ка, во мужик!

У всех местных были одинаковые прически, одинаковые пряжки на каблукастых ботинках, легкие куртки, однобортные костюмы с латунными пуговицами, полосатые рубашки, галстуки всех цветов — от золотого до зеленого. Даже выглядели на одно лицо: носы, уши, рты, гримасы — все похоже. Мелкие лужи под ледком. Наш самолет опаздывал. Я встал за кофейный автомат, выпил два черных кофе, поел крекеров. Потом вышел и постоял под дождем.

Вылетели через полтора часа. Самолет качало и кидало. Журнал «Ньюйоркер» не предлагали. Я попросил у стюардессы выпить. Она ответила, что нет льда. Летчик объявил, что в Чикаго садиться будем с задержкой. Им не дают разрешения на посадку. Честный малый. Мы долетели до Чикаго, аэропорт — вот он, а мы все кружим и кружим, и я сказал:

— Что ж, делать, похоже, нечего, — и заказал себе третий стакан.

Остальные тоже вошли во вкус. Особенно когда оба двигателя зачихали одновременно. Потом опять завелись, и кто-то засмеялся. Мы всё пили, пили и пили. Когда все нализались до помутнения огней, нам сказали, что заходим на посадку.

Опять О’Хэйр. Ледок треснул. Народ засуетился, стал задавать дурацкие вопросы и получать на них дурацкие ответы. Я увидел, что у моего рейса на табло нет времени вылета. Было 8.30 вечера. Я позвонил Энн. Она сказала, что будет звонить в Международный аэропорт Лос-Анджелеса и добиваться от них времени прилета. Спросила, как прошли чтения. Я ответил, что университетскую публику обвести вокруг пальца сложно. Поэтому я обвел лишь примерно половину.

— Отлично, — сказала она.

— Не верь тем, кто в трениках, — сказал я.

15 минут я стоял и рассматривал ноги какой-то японки. Потом отыскал бар. Там сидел черный мужик, выряженный в красную кожу с меховым воротником. Его доставали — посмеивались, как будто по стойке ползал таракан. Очень аккуратно посмеивались. Практика многих веков. Черный пытался не обращать внимания, но спину держал очень напряженно.

Когда я опять вышел проверить табло, треть аэропорта уже нализалась. Прически ерошились. Один парень шел спиной вперед — очень пьяный, очень старался рухнуть затылком об пол и раскроить себе череп. Мы все курили и ждали — смотрели, надеялись, что он сейчас свалится и хорошенько треснется головой. Интересно, кто из нас успеет к его бумажнику. Я поглядел, как он свалился, и тут же раздевать его кинулась целая орда. Все равно от меня слишком далеко. Я вернулся в бар. Черный уже ушел. Слева от меня спорили два парня. Один повернулся ко мне:

— Вот вы что о войне думаете?

— Война — дело хорошее, — ответил я.

— Ах вот как? Вот как?

— Вот так. Садишься в такси — уже война. Покупаешь хлеба — война. Снимаешь себе поблядушку — и это война. А мне иногда нужны такси, хлеб и бляди.

— Глядите, парни, — сказал какой-то мужик, — вот человеку война нравится.

От другого конца стойки пришел еще один. Наряд — как у прочих.

— Это ты войну любишь?

— Это нормально; война — естественное продолжение нашего общества.

— Ты сколько лет воевал?

— Нисколько.

— А у меня лучший друг подорвался на мине. БАМ! И нет его.

— Да ради бога, на его месте мог быть и ты.

— Шуточки мне шутить?

— Я напился. Огоньку не найдется?

Он поднес зажигалку к моей сигарете с явным омерзением. После чего ушел в свой угол бара.

Рейс в 7.15 вылетел в 11.15. Мы неслись по воздуху. Поэтическая суета утихала. В пятницу рвану в Санта-Аниту и сращу себе сотню, опять засяду за роман. В воскресенье оркестр Нью-Йоркской филармонии играет Айвза [26] . Шанс есть. Я заказал себе еще выпить.

Свет погас. Спать никто не мог, но все делали вид. Я не стал, вот еще. Сидел у окна и пялился на крыло и огоньки под ним. Внизу все так славно упорядочено по прямым. Муравейники.

Мы приплыли в Международный Лос-Анджелеса. Энн, я тебя люблю. Надеюсь, машина заведется. Надеюсь, не забилась раковина. Хорошо, что я не выеб поклонницу. Хорошо, что у меня не очень получается ложиться в постель с незнакомыми женщинами. Хорошо, что я идиот. Хорошо, что ничего не знаю. Хорошо, что меня не убили. Когда я гляжу на свои руки и вижу, что они по-прежнему пристегнуты к запястьям, я думаю про себя: мне повезло.

Я вылез из самолета, таща в охапке отцовское пальто и кипу стихов. Подошла Энн. Я увидел ее лицо и подумал: блядь, я ее люблю. Что мне делать? Лучше всего вышло не показывать виду, и мы направились к автостоянке. Никогда не следует показывать, что тебе не безразлично, а то они тебя прикончат. Я нагнулся, чмокнул ее в щеку.

— Чертовски мило, что приехала.

— На здоровье, — ответила она.

Мы выехали из аэропорта. Я отыграл свою байду. Поэтическая суета. Я никогда не напрашивался. Им нужна такая блядь — вот и получают.

— Детка, — сказал я, — как же мне тебя не хватало.

— Я есть хочу, — сказала Энн.

Мы зарулили к чиканосам на углу Альварадо и Сансета. Взяли буррито с зеленым чили. Все кончилось. У меня по-прежнему есть женщина, и она мне совсем не безразлична. Такое волшебство нельзя принимать как должное. Пока мы ехали домой, я смотрел на ее волосы, на ее лицо. Косился украдкой, когда чувствовал, что она не смотрит.

— Как вечер прошел? — спросила она.

— Вечер прошел сносно, — ответил я.

Мы поехали на север по Альварадо. Свернули на бульвар Глендейл. Все было хорошо. Никогда не смирюсь, что настанет день и все съежится до нуля — любовь, стихи, гладиолусы. И в конце нас просто набьют грязью, как дешевые тако.

Энн заехала к нам на дорожку. Мы вышли, поднялись на крыльцо, открыли дверь, и тут вокруг нас запрыгал пес. Встала луна, дом пропах хлопьями пыли и розами, пес на меня наскакивал. Я потрепал его за уши, двинул кулаком в живот, он на меня вытаращился и ухмыльнулся.

Я тебя люблю, Альберт

Луи сидел в «Красном павлине» с бодуна. Бармен сказал, когда принес ему выпить:

— Я в этом городке только одного такого психа видал, как ты.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация