— Вам сколько лет?
— Сорок три.
— Хорошо сохранились. Ноги у вас красивые.
— Спасибо.
— Аппетитные.
Я ушел на кухню и достал из буфета вино, вытащил пробку из бутылки, нашел два бокала и вернулся. Налил ей и передал бокал.
— Твой отец часто о тебе говорил.
— Да?
— Говорил, что тебе не хватает честолюбия.
— Он прав.
— В самом деле?
— Все мое честолюбие сводится к тому, чтоб вообще никем не стать. По-моему, так разумнее всего.
— Странный ты.
— Нет, это отец у меня был странный. Давайте я вам еще налью. Хорошее вино.
— Он говорил, что ты пьяница.
— Видите, я хоть чего-то добился.
— Ты так на него похож.
— Только снаружи. Ему нравились яйца всмятку, а мне вкрутую. Ему нравилось общество, а мне одиночество. Ему нравилось спать ночью, а мне днем. Он любил собак, а я дергал их за уши и совал им в жопу спички. Ему нравилось работать, а мне нравится бездельничать.
Я нагнулся и сграбастал Марию. Разжал ей губы, сунулся ртом ей в рот и принялся высасывать весь воздух у нее из легких. Я плевал ей в глотку и возил ей пальцем меж ягодиц. Потом мы разъединились.
— Он меня нежно целовал, — сказала Мария. — Он любил меня.
— Блядь, — сказал я, — и месяца не прошло, как мою мать закопали, а он уже сосал вам сиськи и подтирался вашей туалетной бумагой.
— Он меня любил.
— Хуйня. К вашей вагине он прибился из страха одиночества.
— Он говорил, что ты озлобленный юноша.
— Еще бы. Поглядите, что у меня было вместо отца.
Я задрал на ней платье и принялся целовать ей ноги. Начал с колен. Добрался до бедер изнутри, и она раздвинула ноги пошире. Я ее укусил, крепко, она подскочила и пукнула.
— Ой, прости.
— Все в порядке, — сказал я.
Я налил ей выпить еще, закурил сигарету, оставшуюся от мертвого отца, и пошел на кухню за второй бутылкой вина. Мы пили еще час или два. День только клонился к вечеру, а я уже устал. Смерть такая скучная. Вот что в ней хуже всего. Скучная. Как только происходит, с ней уже ничего не поделаешь. С ней не поиграешь в теннис, не превратишь ее в коробку леденцов. Она просто есть, как есть спустившее колесо. Глупая смерть. Я забрался в постель. Слышал, как Мария снимает туфли, одежду, потом она легла рядом. Голову положила мне на грудь, а я пальцами гладил ее за ушами. Тут у меня начал вставать. Я приподнял ей голову и обхватил губами ее рот. Нежно обхватил. Потом взял ее за руку и положил себе на хуй.
Я выпил слишком много вина. Залез на нее. Терся и терся. Постоянно был на грани, но так ни к чему и не приехал. Я еб ее потно, нескончаемо и по-конски. Кровать дергалась и подпрыгивала, ерзала и стонала. И Мария стонала. Я все целовал ее и целовал. Ртом она хватала воздух.
— Боже, — говорила она, — ты меня И ВПРЯМЬ ЕБЕШЬ!
Мне же хотелось лишь кончить, но вино притупило механизм. Наконец я скатился.
— Боже, — сказала она. — Боже.
Мы начали целоваться, и все пошло по новой. Я еще раз на нее залез. Теперь я чувствовал, как медленно близится оргазм.
— О, — сказал я, — о господи!
Наконец мне удалось, я встал, сходил в ванную, вернулся, выкурил сигарету и снова лег в постель. Мария почти спала.
— Боже мой, — сказала она, — ты и впрямь меня ВЫЕБ!
Мы уснули.
Наутро я встал, проблевался, почистил зубы, прополоскал рот и раскупорил бутылку пива. Мария проснулась и на меня посмотрела.
— Мы еблись? — спросила она.
— Вы серьезно?
— Нет, я хочу знать. Мы еблись?
— Нет, — ответил я. — Ничего не было. Мария ушла в ванную и приняла душ. Она пела.
Потом вытерлась и вышла. Посмотрела на меня.
— Я себя чувствую женщиной, которую выебли.
— Ничего не было, Мария.
Мы оделись, и я отвел ее в кафе за углом. Она взяла сосиску с омлетом, пшеничный тост, кофе. Я выпил стакан томатного сока и съел булочку с отрубями.
— Никак не могу привыкнуть. Ты вылитый он.
— Только не сегодня, Мария, прошу вас.
Я смотрел, как Мария сует омлет с сосиской и пшеничным тостом (намазан малиновым джемом сверху) себе в рот, — и тут понял, что сами похороны-то мы и пропустили. Забыли поехать на кладбище поглядеть, как старика кидают в яму. Мне хотелось это видеть. Единственный плюс всей этой бодяги. А мы не влились в траурную процессию — вместо этого поехали в отцовский дом, курили его сигареты и пили его вино.
Мария положила в рот особо крупный кусок ярко-желтого омлета и сказала:
— Наверное, ты меня выеб. Твоя сперма течет мне по ноге.
— А, это просто пот. Сегодня очень жарко. Она полезла рукой под стол и себе под платье.
Вытащила палец. Понюхала.
— Это не пот, это сперма.
Мария доела, и мы вышли. Она мне дала свой адрес, и я ее туда отвез. Остановился у обочины.
— Зайти не хочешь?
— Не сейчас. Надо делами заняться. Наследство. Мария нагнулась и поцеловала меня. Глаза у нее были круглые, ушибленные, черствые.
— Я знаю, что ты гораздо младше, но я бы могла тебя любить, — сказала она. — Точно могла бы.
Дойдя до двери, она обернулась. Мы оба помахали. Я доехал до ближайшей винной лавки, взял полпинты и сегодняшнюю «Программу бегов». Мне предстоял хороший день на скачках. После выходного мне всегда больше везло.
Смерть отца 2
Мать у меня умерла годом раньше. Через неделю после смерти отца я стоял у него дома один. Дом был в Аркадии, и раньше я приближался к нему, разве только проезжая по трассе к Санта-Аните.
Соседи меня не знали. Закончились похороны, я подошел к раковине, налил себе стакан воды, выпил, затем вышел на улицу. Не зная, чем еще заняться, подобрал шланг, включил воду и стал поливать кустарник. Я стоял на газоне, а вокруг отдергивались занавески. Потом из домов стали выходить. Через дорогу перешла женщина.
— Вы Генри? — спросила она. Я сказал ей, что я Генри.
— Мы с вашим отцом были знакомы много лет. Затем подошел ее муж.
— Вашу мать мы тоже знали, — сказал он. Я наклонился и перекрыл кран.
— Не зайдете? — спросил я. Они представились: Том и Нелли Миллер, — и мы зашли в дом.
— Вы похожи на отца.
— Да, мне говорили.
Мы сели и посмотрели друг на друга.
