— В драку! Да что ты мне рассказываешь? Ты и с зонтиком не совладаешь!
— Фрэн, я бы предпочел, чтоб ты больше не пользовалась стертыми оборотами.
— Но это же правда! Ты и зонтика не сложишь! Фрэнк повесил трубку и вернулся к табурету у стойки. Поднес ко рту бутылку «Бада» и хлебнул.
— Люблю мужчин, пьющих прямо из горла! С ним рядом кто-то сидел. Женщина. Лет 38, под ногтями грязь, обесцвеченные волосы небрежно присобраны на макушке. В ушах болтались два серебряных кольца, а рот был густо накрашен. Она облизнула губы — медленно, — потом сунула в этот свой рот «Вирджинию слимз» и закурила.
— Я Дайана.
— Фрэнк. Что пьете?
— Он знает… — Женщина кивнула бармену, и тот снял с полки ее любимый виски и двинул бутылку к ним. Фрэнк выложил десятку.
— Ваше лицо завораживает, — сказала Дайана. — Чем занимаетесь?
— Ничем.
— Вот такие мне и нравятся.
Она отпила, а по ходу прижалась бедром к его ноге. Ногтем Фрэнк медленно счистил со своей бутылки этикетку. Дайана допила. Фрэнк поманил бармена.
— Еще два.
— Ага, а вы что будете?
— Возьму ее.
— Ее возьмете? — переспросил бармен. — Ниче себе!
Все трое рассмеялись. Фрэнк подкурил, а бармен снял с полки бутылку. Вдруг показалось, что вечер ничего так себе.
Хоумран
Мне тогда было, наверное, лет 28. На работу я не ходил, но немного денег имелось — повезло на скачках наконец-то. Времени часов 9 вечера. До этого я долго сидел у себя в съемной комнате и бухал. Мне стало скучно, и я вышел побродить по улице. Дошел до бара через дорогу от моего обычного водопоя и, не понять, чего ради, заглянул. Там было гораздо чище и форсовей, чем в моем обычном баре, и я подумал: может, и склеится кто.
Я сел у входа, а через пару табуретов от меня сидела эта девушка. Одна сидела, а еще четверо-пятеро мужчин и женщин расположились у другого конца стойки. Там с ними болтал бармен, смеялся. Просидел я так минуты три-четыре. Бармен по-прежнему болтал и хохотал. Терпеть не могу это мудачье — пьют сколько влезет, чаевые получают, им перепихоны достаются, ими восхищаются, вообще все у них есть.
Я вытащил пачку покурки. Выколотил сигаретку. Спичек нет. На стойке тоже нет. Я посмотрел на дамочку.
— Прошу прощения, огоньку не найдется? Она раздраженно залезла в сумочку. Вытащила книжку спичек, швырнула, не глядя на меня.
— Оставьте себе, — сказала она.
У нее были длинные волосы и неплохая фигура. Сидела в шубке «под мех» и меховой же шапочке. Я видел, как она закидывает голову, затягиваясь. Выдыхала так, словно и впрямь что-то соображает. Из тех, кого хорошо ремнями пороть.
Бармен на меня по-прежнему ноль внимания.
Я поднял пепельницу фута на два над стойкой и уронил. Подействовало. Он подошел, скрипя половицами. Здоровый, может, шесть-два, фунтов 265. На пузе жирок отложился, но плечи мощные, мощная голова, могучие ручищи. На вид тупой, но симпатичный, пьяная прядка на глаз сбилась.
— Двойной «Катти Сарк» со льдом, — сказал я.
— Хорошо, что пепельницу не разбил, — сказал он.
— Хорошо, что услышал, — ответил я. Половицы заскрипели и застонали, когда он пошел делать мне выпивку.
— Надеюсь, не малинку мне смешает, — сказал я девушке в ложнонорке.
— Джимми хороший, — ответила она. — Джимми такого не делает.
— Никогда не встречал хороших парней по имени Джимми, — сказал я.
Джимми вернулся с моим стаканом. Я сунул руку в бумажник и бросил на стойку 50 долларов. Джимми поднял, посмотрел на свет и сказал:
— Бля!
— В чем дело, мальчик? — спросил я. — Никогда не видел пятьдесят долларов?
Он отошел, кряхтя половицами. Я отхлебнул. Нормальный такой двойной.
— Парнишка ведет себя так, будто раньше никогда не видел пятидесяти долларов, — сказал я девушке в меховой шапочке. — А у меня с собой всегда только пятьдесят долларов.
— Сколько же в вас говнища, — ответила она.
— Отнюдь, — сказал я. — Я посрал минут двадцать назад.
— Подумаешь…
— Могу купить все, что можете предложить.
— Я не продаюсь, — сказала она.
— В чем дело? У вас там замок? Если да, не волнуйтесь, ключа никто не попросит.
Я еще разок дернул.
— Выпить хотите? — спросил я.
— Я пью только с теми, кто мне нравится, — ответила она.
— А вот теперь из вас говнище лезет, — сказал я. «Ну где же бармен с моей сдачей? — подумал я.
Что-то не спешит…»
Я уже собирался еще раз уронить пепельницу, когда он вернулся, треща деревом под тупыми ногами.
Положил сдачу на стойку. Я посмотрел, едва он собрался уйти.
— ЭЙ! — заорал я. Он развернулся:
— Что такое?
— Это сдача с десятки. Я тебе дал пятьдесят долларов.
— Ты мне десятку дал… Я обратился к девушке:
— Послушайте, вы же видели, правда? Я дал ему пятьдесят долларов!
— Вы дали Джимми десятку, — сказала она.
— Что это за хуйня? — спросил я. Джимми двинулся прочь.
— Тебе это с рук не сойдет! — заверещал я ему вслед.
Он даже ухом не повел. Дошел до компании на том конце стойки, и они опять принялись болтать и смеяться.
Я сидел и думал. Девушка рядом, закинув голову, выдула носом султан дыма.
Можно разбить зеркало за стойкой. В другом месте я уже так делал. Но все равно сомнительно.
Я что, сдаю позиции?
Этот гондон меня прилюдно обоссал.
Его спокойствие нервировало больше, чем габариты. У него что-то еще в рукаве. Берданка под стойкой? Он хотел, чтоб я сыграл ему на руку. У него все тут свидетели…
Я не знал, что делать. У выхода была телефонная будка. Я встал, дошел до нее, бросил монету, набрал случайный номер. Сделаю вид, что звоню корешам, и они сейчас подскочат и разнесут заведение в щепки. Послушал гудки на другом конце. Потом они прервались. Ответила женщина.
— Алло, — сказала она.
— Это я, — ответил я.
— Ты, Сэм?
— Нуда, да, слушай…
— Сэм, такой ужас сегодня был! Кучеряшку сбило машиной!
— Кучеряшку?
— Нашего песика, Сэм! Кучеряшка умер!
— Ладно, слушай! Я в «Красном глазе»! Знаешь, где это? Хорошо! Бери Левшу, Ларри, Тони и Большого Анджело и давайте сюда! Ясно? Да, и Кучеряшку прихвати!
