– Меня зовут не Марта. Меня зовут Хелен.
– Давайте поженимся, Хелен.
– Что?
– Я имею в виду – когда я смогу снова пользоваться руками?
– Хоть сейчас, если вам так хочется.
– Что?
– Я имею в виду, на рабочем месте. Она обернула их марлей.
– Мне уже лучше, – сказал я.
– Почту жечь нельзя.
– Это макулатура.
– Вся почта важна.
– Учту, Хелен.
Она подошла к своему столу, я – за ней. Она заполнила мне увольнительную. В своем беленьком чепчике она выглядела очень мило. Надо будет придумать, как сюда вернуться.
Она заметила, как я разглядываю ее тело.
– Ладно, мистер Чинаски, мне кажется, вам пора.
– Ох, да… Ну ладно, спасибо за все.
– Это моя работа.
– Еще бы.
Неделю спустя повсюду висели таблички: НА ЭТОМ УЧАСТКЕ НЕ КУРИТЬ. Сортировщикам курить запрещалось, если они не пользовались пепельницами. С кем-то заключили контракт на производство этих самых пепельниц. Смотрелись они славно. Причем гласили: СОБСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. Сортировщики их по большей части сперли.
НЕ КУРИТЬ.
Я, Генри Чинаски, в одиночку реформировал всю почтовую систему.
4
Потом пришли какие-то люди и повыдирали питьевые фонтанчики через один.
– Эй, глядите, какого хера они делают? – спросил я.
Это, похоже, никого не интересовало. Я работал в плоской секции третьего класса. Встал и подошел к другому сортировщику.
– Слушай! – сказал я. – Они забирают у нас воду!
Тот бросил взгляд на поилку и снова принялся за сортировку макулатуры.
Я попробовал других. Те проявили то же самое отсутствие интереса. Я ничего не понимал.
Тогда я попросил, чтобы в этот район вызвали моего профсоюзного представителя.
После долгой задержки он возник – Паркер Андерсон. Раньше Паркер спал в старом подержанном автомобиле, а освежался, брился и срал на заправках, которые не запирали свои уборные. Пытался стать жуликом, но ничего не вышло. И вот он пришел на центральный почтамт, вступил в профсоюз и начал ходить на все собрания, где быстро стал приставом. Вскоре он уже был представителем профсоюза, а затем его избрали вице-президентом.
– В чем дело, Хэнк? Я-то знаю, что ты с этими буграми и без меня справишься!
– Ты меня не подмасливай, крошка. Я уже двенадцать лет профсоюзные взносы плачу и еще ни черта не просил.
– Ладно, что тут не так?
– Питьевые фонтанчики.
– Питьевые фонтанчики не так?
– Нет, черт возьми, с питьевыми фонтанчиками все так. А вот то, что с ними делают… Смотри.
– Смотреть? Куда?
– Вон туда!
– Я ничего не вижу.
– Вот именно. В этом – суть моей кляузы. Там раньше был питьевой фонтанчик.
– Значит, его убрали. Что с того?
– Слушай, Паркер, я б не возражал, если бы убрали один. Но они через одну выдирают поилки по всему зданию. Если мы их не остановим, они и сортиры через один закроют… А что дальше – я и представить себе не могу…
– Хорошо, – ответил Паркер, – чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты оторвал задницу и выяснил, зачем убирают фонтанчики.
– Хорошо, до завтра.
– И постарайся хорошенько. Профсоюзные взносы за двенадцать лет – это триста двенадцать долларов.
На следующий день Паркера мне пришлось разыскивать. Ответа у него не было. И на следующий день, и потом. Я сообщил Паркеру, что устал ждать. Я дал ему еще один день.
Назавтра он подошел ко мне в перерыве на кофе.
– Все, Чинаски, я выяснил.
– Ну?
– В тысяча девятьсот двенадцатом году, когда построили это здание…
– В тысяча девятьсот двенадцатом? Так это ж почти полвека назад! Немудрено, что дом – вылитый кайзеровский бордель!
– Ладно, хватит. Итак, в тысяча девятьсот двенадцатом году, когда его построили, в контракте было указано определенное количество питьевых фонтанчиков. При проверке же почтамт обнаружил, что их установили в два раза больше, чем полагалось по первоначальному контракту.
– Так, ладно, – сказал я, – а какой вред может быть от того, что их в два раза больше? Служащие ведь не пьют больше воды.
– Правильно. Но питьевые фонтанчики случайно немного выпирают. И мешают проходу.
– И?
– Хорошо. Предположим, служащий, у которого есть ловкий адвокат, стукнется о питьевой фонтанчик? Скажем, его прижмет к фонтанчику тележкой с тяжелыми мешками журналов?
– Теперь понимаю. Фонтанчика там быть не должно. Почтамт оштрафуют за халатность.
– Точно!
– Хорошо. Спасибо, Паркер.
– К вашим услугам.
Если даже он это сочинил, история почти стоила 312 долларов, черт возьми. В «Плейбое» я видал и похуже.
5
Я обнаружил, что единственный способ не отрубиться и не загреметь в ящик – время от времени вставать и ходить гулять.
Фаццио, в то время – надзиратель участка, как-то увидел меня на пути к одной из редких поилок.
– Слушай, Чинаски, каждый раз, когда я тебя вижу, ты прогуливаешься!
– Это ерунда, – ответил я, – каждый раз, когда я тебя вижу, ты тоже прогуливаешься.
– Но это входит в мои обязанности. Гулять – часть моей работы. Я вынужден это делать.
– Послушай, – сказал я, – это входит и в мои обязанности. Я вынужден это делать. Если я посижу на табуретке чуть дольше, я вскочу на этот вот жестяной ящик и начну бегать кругами, насвистывая жопой «Дикси», а «Маменькины детки любят рассыпчатый хлеб» – ротовым отверстием.
– Ладно, Чинаски, забудем.
6
Однажды вечером я огибал угол, прокравшись в кафетерий за пачкой сигарет. А навстречу – знакомая физиономия.
Том Мото! Парень, с которым мы вместе вкалывали при Стоне!
– Мото, ебала ты старая! – сказал я.
– Хэнк! – ответил он. Мы пожали руки.
– Эй, а я о тебе вспоминал! В этом месяце Джонстон на пенсию выходит. Мы тут собрались ему отходную устроить. Знаешь, он же всегда любил рыбу ловить. Мы собираемся взять его на рыбалку на лодке. Может, и ты захочешь поехать и его за борт скинуть, утопить его. У нас хорошее глубокое озеро есть.
