- Мы не сможем дать вам крови, мистер Буковски.
- Послушайте, мой отец работает на ваш округ. Мне кажется, у них есть программа сдачи крови. Окружной Музей Лос-Анжелеса. Мистер Генри Буковски. Он терпеть меня не может.
- Мы проверим...
Что-то произошло с моими бумагами: их, похоже, отправили вниз, пока я валялся наверху. Врача я увидел только на четвертый день, а к этому времени они обнаружили, что мой отец, который терпеть меня не мог, отличный парень, у которого есть постоянная работа и пьющий сын при смерти и без работы, что этот отличный парень сдавал кровь в программу по сдаче крови, а поэтому ко мне прицепили бутылку и накачали этой кровью меня. 13 пинт крови и 13 пинт глюкозы без передышки. У медстестры кончились места, куда можно иголку втыкать...
Один раз я проснулся: надо мной стоял священник.
- Отец, - сказал я. - Уходите, пожалуйста. Я могу умереть и без этого.
- Ты хочешь, чтобы я ушел, сын мой?
- Да, Отец.
- Ты утратил веру?
- Да, я утратил веру.
- Единожды католик - католик всегда, сын мой.
- Чушь собачья, Отец.
Старик на соседней койке проговорил:
- Отец, Отец, я с вами поговорю. Поговорите со мной, Отец.
Священник отошел к нему. Я ждал, чтобы умереть. Вы чертовски хорошо знаете, что я тогда не умер, иначе я б вам этого сейчас не рассказывал...
Меня перевезли в палату с черным парнем и белым парнем. Белому каждый день приносили свежие розы. Он их выращивал - на продажу цветочницам. Правда, теперь он никаких роз уже не выращивал. А черного парня прорвало, как и меня. У белого же было плохо с сердцем, очень плохо с сердцем. Мы валялись, и белый парень рассказывал, как выводить розы, как их выращивать, как ему сигаретка сейчас бы не помешала, господи, как же сигаретку бы сейчас. Блевать кровью я уже перестал.
Теперь я просто срал кровью. Такое чувство, что выкарабкался. Я только что опустошил еще одну пинту крови, и иголку из меня вынули.
- Я достану тебе покурить, Гарри.
- Господи, спасибо, Хэнк.
Я встал с кровати.
- Денег дай.
Гарри дал мне мелочи.
- Если он покурит, то сдохнет, - сказал Чарли. Чарли - это черный парень.
- Херня, Чарли, пара затяжек еще никому не вредила.
Я вышел из палаты и пошел по коридору. В вестибюле приемного покоя стоял сигаретный автомат. Я купил пачку и вернулся. Потом мы с Чарли и Гарри просто лежали и покуривали. То было утром. Около полудня зашел врач и прицепил к Гарри машинку. Машинка плевалась, пердела и ревела.
- Вы ведь курили, не так ли? - спросил врач.
- Нет, доктор, честное слово, не курил.
- Кто из вас, парни, купил ему сигареты?
Чарли смотрел в потолок. Я смотрел в потолок.
- Выкурите еще хоть одну сигарету - и вы покойник, - сказал врач.
Потом забрал машинку и вышел. Только закрылась дверь, я выудил пачку из-под подушки.
- Дай одну, а? - попросил Гарри.
- Ты слышал, что сказал доктор, - сказал Чарли.
- Ага, - подтвердил я, выпуская пачку прекрасного сизого дыма, - ты слышал, что доктор сказал: "Выкурите еще хоть одну сигарету - и вы покойник".
- Лучше сдохнуть счастливым, чем жить в мучениях, - ответил Гарри.
- Я не могу нести ответственность за твою смерть, Гарри, - сказал я. - - Я передам эти сигареты Чарли, и если ему захочется, он тебе одну даст.
И я перекинул пачку Чарли, кровать которого стояла в центре.
- Ладно, Чарли, - произнес Гарри, - давай сюда.
- Не могу, Гарри, я не могу тебя убить, Гарри.
Чарли снова перекинул пачку мне.
- Давай же, Хэнк, дай покурить.
- Нет, Гарри.
- Ну пожалуйста, прошу тебя, мужик, ну хоть разок затянуться хоть разок!
- Ох, да ради Бога!
И я кинул ему всю пачку. Рука его дрожала, пока он вытаскивал сигарету.
- У меня спичек нет. У кого спички?
- Ох, ради Бога, - сказал я.
И кинул ему спички...
Пришли и подцепили меня еще к одной бутылке. Минут через десять прибыл мой отец.
С ним была Вики - такая пьянющая, что едва держалась на ногах.
- Любименький! - выговорила она. - Любовничек!
Она покачнулась, уцепившись за спинку кровати.
Я посмотрел на старика.
- Сукин ты сын, - сказал я ему, - можно было и не тащить ее сюда в таком состоянии.
- Любовничек, ты что, меня видеть не хочешь, а? А, любовничек?
- Я тебя предупреждал, чтобы ты не связывался с такой женщиной.
- У нее нет денег. Ты, сволочь, ты специально купил ей виски, напоил и притащил сюда.
- Я говорил тебе, что она тебе не пара, Генри. Я тебе говорил, что она дурная женщина.
- Ты меня что, больше не любишь, любовничек?
- Убери ее отсюда... НУ? - велел я старику.
- Нет-нет, я хочу, чтобы ты видел, что у тебя за женщина.
- Я знаю, что у меня за женщина. А теперь убери ее отсюда, или, Господи помоги мне, я вытащу сейчас эту иголку и надаю тебе по заднице!
Старик вывел ее. Я отвалился на подушку.
- Вот это баба, - сказал Гарри.
- Я знаю, - ответил я. - Я знаю...
Я прекратил срать кровью, мне вручили список того, что можно есть, и сказали, что первывй же стакан меня убьет. Также мне сообщили, что без операции я умру. У меня произошел ужасный спор с врачихой-японкой насчет операции и смерти. Я сказал: "Никаких операций," а она вышла, в негодовании тряся задницей. Гарри был еще жив, когда я выписывался, сосал свои сигареты.
Я вышел на солнышко - попробовать, как оно. Оно было здорово. Мимо ездило уличное движение. Тротуар - какими обычно и бывают тротуары. Я решал, сесть ли мне на автобус или попытаться позвонить кому-нибудь, чтобы приехали и меня забрали. Зашел позвонить. Но сперва сел и закурил.
Подошел бармен, и я заказал бутылку пива.
- Что нового? - спросил он.
- Да ничего особенного, - ответил я. Он отошел. Я нацедил пива в стакан, потом некоторое время рассматривал его, а потом залпом хватанул сразу половину. Кто-то сунул монетку в музыкальный автомат, и у нас заиграла музыка. Жить стало чуточку лучше. Я допил стакан, налил себе еще: интересно, а пиписька у меня когда-нибудь еще встанет? Я оглядел бар: женщин нет. И тогда я сделал вторую лучшую вещь, которую мог: взял стакан и осушил его до дна.
