Почти каждый день миссис Андерсон появлялась на ступеньках своей веранды, и каждый раз я брал бинокль и удовлетворял себя.
Если мистер Андерсон когда-нибудь узнает об этом, думал я, он убьет меня…
Каждую среду вечером мои родители ходили в кино. Там проводились различные лотереи, и они хотели выиграть хоть сколько-нибудь денег. В один из таких вечеров, в среду, я сделал новое открытие. Семья Пайроззи проживала в доме южнее нас. Наша подъездная дорожка проходила вдоль северной стороны их дома, где располагалось окно в гостиную. Его прикрывала лишь тонкая занавеска. Вдоль дорожки тянулась стена, которая заканчивалась аркой. Крутом были кусты. Если забраться в эти кусты между стеной и окном, то с улицы вас никто не смог бы увидеть, особенно ночью.
Я пролез туда. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Миссис Пайроззи, закинув ногу на ногу, сидела на кушетке и читала газету. На другом конце комнаты, в кресле, сидел мистер Пайроззи и тоже изучал прессу. Миссис Пайроззи была не так молода, как миссис Андерсон, но ноги у нее были отменные, плюс туфли на высоком каблуке. Всякий раз, когда миссис Пайроззи переворачивала страницу газеты, она меняла положение ног, и с каждым разом юбка ее задиралась все выше и выше, а я возбуждался все круче и круче.
Если бы мои родители, возвращаясь домой, поймали меня здесь — жизнь моя бы закончилась. Но игра стоила свеч.
Почти бездыханный стоял я за окном и пожирал глазами ноги миссис Пайроззи. У парадной двери спал Джефф — огромный колли. В тот день я уже насладился ногами мисс Гридис на уроке английского, потом отдрочил, глядя через бинокль на ляжки миссис Андерсон, и вот теперь — десерт. Почему мистер Пайроззи не смотрел на ноги миссис Пайроззи? Он упорно продолжал читать свою газету. Было же очевидно, что миссис Пайроззи пыталась раздразнить его. Об этом свидетельствовала ее юбка, которая ползла все выше и выше. Вот миссис Пайроззи снова перевернула страницу и произвела рокировку ног с такой скоростью, что подол юбки подлетел очень высоко, полностью обнажив на мгновение полные белые ляжки. Боже, они были как пахта! Непостижимо! Прима!
Краешком глаза я отметил, как шевельнулись колени мистера Пайроззи. Неожиданно он быстро поднялся и двинулся к парадной двери. Я кинулся наутек, продираясь сквозь кусты. Сзади послышалея звук открываемой двери. Я добежал до нашего двора, пересек его и заскочил за гараж. На мгновение я остановился и прислушался. Затем я перелез через ограду, увитую виноградником, миновал двор соседей, перемахнул через забор и снова оказался в проходе. Выбравшись на улицу, я потрусил в южном направлении, словно спортсмен на тренировке. Никакой погони за мной не было, но я продолжал бежать.
Если он узнал меня, если расскажет отцу, я — труп.
Но, возможно, он просто выпустил своего пса просраться?
Я добежал до бульвара Вест Адаме и присел на скамейку на остановке трамвая. Передохнув минут пять, я тронулся в обратный путь. Когда я добрался до дома, родители еще не вернулись. Я разделся, выключил свет и стал дожидаться утра…
Еще как-то в среду ночью мы с Плешивым шли через проходной двор между двумя многоквартирными домами. Мы направлялись в винный погребок. И вдруг Плешивый остановился возле одного окна. Штора была опущена, но не совсем. Плешивый нагнулся и заглянул внутрь. Не отрываясь, он подал мне знак подойти.
— Что там? — прошептал я.
— Смотри!
Мужчина и женщина лежали в постели. Они были голые. Лишь простыня отчасти прикрывала их. Мужчина пытался поцеловать женщину, но она отпихивала его.
— Перестань, Мэри! Иди ко мне.
— Нет.
— Но я хочу! Ну, пожалуйста!
— Убери от меня свои вонючие лапы!
— Но, Мэри, я люблю тебя!
— Катись к черту вместе со своей долбаной любовью…
— Мэри, я прошу тебя…
— Ты заткнешься сегодня?
Мужчина отвернулся к стенке, а женщина взяла с тумбочки журнал, подоткнула подушку под голову и погрузилась в чтение. Мы пошли дальше.
— Блядь, — выругался Плешивый, — какой облом!
— Да, а я-то уже губу раскатал, — поддержал я приятеля.
Когда мы добрались до винного погреба, то обнаружили на его двери огромный навесной замок. Отставной хирург и бывший алкоголик постарался.
Мы возвращались к этому окну снова и снова. Но история не развивалась. Всегда одно и то же.
— Мэри, прошло уже много времени. Мы живем вместе. В конце концов, мы женаты!
— Большое дело!
— Всего один раз, Мэри, и я отстану от тебя. Я не буду приставать к тебе долгое время. Обещаю!
— Заткнись! Ты выводишь меня из себя!
Мужчина сдавался.
И мы с Плешивым отчаливали.
— Вот говно, — говорил я.
— Куча говна, — говорил Плешивый.
— Зачем ему тогда хуй? — удивлялся я.
— Да уж лучше вовсе не иметь, — утверждал Плешивый.
Мы перестали ходить к этому окну.
27
Вагнер не выносил нас. Однажды я стоял во дворе школы во время урока физкультуры, и он подошел ко мне.
— Что ты здесь делаешь, Чинаски?
— Ничего.
— Ничего?
Я проигнорировал.
— Почему ты не участвуешь ни в одной игре?
— Это дерьмо, а не игры. Детские забавы.
— Я зачисляю тебя в команду мусорщиков.
— За что? Что я такого сделал?
— Филонишь. Пятьдесят «неудов».
Ученики отрабатывали свои «неуды» в команде мусорщиков. Если у вас было больше десяти «неудов» и вы их не отработали, то к экзаменам вас не допускали. Но я не волновался, допустят меня или нет. Это была их проблема. Я мог бы и остаться в школе, рос бы себе дальше, развивался физически и тогда бы, точно, поимел всех девчонок.
— Пятьдесят «неудов»? И это все? Как насчет сотни?
— Отлично, сотня. Она твоя, — сказал Вагнер и с важным видом отвалил.
У Питера Мангейлора было 500 «неудов». Я был на втором месте и нагонял его…
Первая работа для мусорщиков появлялась во время тридцатиминутного обеденного перерыва. На следующий день я уже таскал мусорный бак вместе с Питером Мангелором. Дело плевое. У нас были палки с острыми наконечниками. Мы насаживали на них бумажный хлам и сбрасывали его в бак. Девчонки следили за нами, когда мы проходили мимо. Они знали — мы хулиганы. Питер напускал на себя скучающий вид, я тоже изображал похуиста.
— Ты знаешь Лили Фишман? — спросил меня между делом Пит.
— Спрашиваешь.
— Она не целка.
— С чего ты взял?
— Она сама мне сказала.
