Я вернулся на свой стул. Все замерли в ожидании, никто не протестовал. И все вокруг погрузилось в оцепенение. Лишь изредка проходили две-три сестрички, посмеиваясь на ходу. Один раз они толкали перед собой инвалидную коляску, в которой сидел мужчина. Обе ноги у него были плотно забинтованы, а когда коляска проезжала мимо меня, то я заметил, что у мужика нет уха: только черная дырка, разделенная на несколько маленьких отсеков, будто бы в ушную раковину забрался паук и сплел там свою паутину. Прошел час. Полное затишье. Еще час. Два часа. Мы ждали. Вдруг кто-то сказал:
— Доктор!
Человек в белом халате быстро зашел в один из кабинетов и закрыл за собой дверь. Мы были настороже. Ничего. В кабинет вошла сестра. Мы прослушали ее смех. Потом она вышла. Пять минут минуло. Десять. Дверь распахнулась, и вышел доктор со списком в руке.
— Мартинес? — прочитал он. — Хосе Мартинес?
Старый тощий мексиканец поднялся со стула и поплелся к доктору.
— Мартинес? Ну, Мартинес, дружище, как ты?
— Болен, доктор… Похоже, мне конец…
— Ну-ну… Заходи…
Мартинес засел там надолго. Я подобрал брошенную кем-то газету и попытался читать. Но у меня на уме, да и у всех, пожалуй, был один Мартинес. Когда он выйдет оттуда, кто будет следующим?
И тут Мартинес закричал:
— АХХХХХ! ОХХХХХ! ОСТАНОВИТЕСЬ! УХХХХХ! ГОСПОДИ! ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАНОВИТЕСЬ!
— Сейчас, сейчас, это не больно… — уговаривал доктор. Мартинес снова завопил. В кабинет вбежала сестра. Вскоре крики стихли. Мы таращились на черную тень за полуоткрытой дверью. Затем в кабинет проследовал санитар. Через некоторое время Мартинес вновь подал голос, но теперь это были булькающие звуки. Наконец сестра и санитар вывезли его из кабинета на носилках. Мартинес лежал под простыней, но он был жив, потому что простыня не закрывала его лица. Сестра с санитаром потолкали носилки в конец коридора и скрылись за дверьми, которые открывались на обе стороны.
Доктор пропадал в кабинете минут десять, потом снова появился в дверях со списком в руке.
— Джефферсон Уильямс, — объявил он.
Никто не откликнулся.
— Есть Джефферсон Уильямс? — спросил он.
Ответа не последовало.
— Мэри Блэксорн?
Опять мимо.
— Гарри Льюис?
— Да, доктор?
— Заходите, пожалуйста…
Прием проходил очень медленно. Доктор осмотрел еще пять пациентов и покинул свой кабинет. Он подошел к столу, за которым сидела сестра, которая записывала наши имена, закурил сигарет) и проговорил с ней пятнадцать минут. Вид у него был очень умного человека. Правая часть его лица подергивалась, волосы рыжие с проседью. Еще у него были очки, которые он во время разговора то снимал, то одевал. К ним подошла другая сестра и подала доктору чашку кофе. Доктор сделал глоток, потом свободной рукой толкнул одну створку двери в конце коридора — и был таков.
Сестра поднялась из-за своего стола и, называя наши имена, вернула каждому его медицинскую карту.
— На сегодня прием окончен. Если желаете, можете прийти завтра. Время явки проставлено в ваших картах, — объявила она после раздачи.
Я заглянул в свою карту, там стояло — 8:30.
30
На следующий день мне повезло — меня вызвали. Доктор был уже другой. Я зашел, разделся и сел на край смотрового стола. Доктор направил на меня жаркую лампу с белым светом и осмотрел.
— Хмммм, хмммм, — мычал он, — о-хо-хо…
Я не шевелился.
— И как давно это у тебя?
— Года два. Чем дальше, тем хуже.
— Ай-я-яй, — качал головой и продолжал осмотр. — Так, значит, ты сейчас приляг на живот и полежи, а я скоро вернусь.
Через некоторое время кабинет наполнился людьми. Все они были доктора. По крайней мере, они выглядели и разговаривали, как доктора. Откуда взялось их столько? Я-то думал, что с докторами в лос-анджелесской окружной больнице туго.
— Acne vulgaris. Самый тяжелый случай, какой мне приходилось наблюдать за всю мою практику!
— Фантастика!
— Невероятно!
— Посмотрите на лицо!
— А шея!
— Я только что осматривал пациентку с идентичным диагнозом, молодую девушку У нее поражена спина. Она плакала и говорила мне: «Как же я теперь смогу познакомиться с мужчиной? Моя спина навсегда будет изуродована шрамами. Я не хочу жить!» А теперь посмотрите на этого человека. Да если бы она увидела его, то поняла, что ей грех жаловаться на судьбу!
«Придурок ебаный, — подумал я. — Что, не понимает, что я слышу все, что он тут несет?»
Как человек становится доктором? Или им может быть любой?
— Он спит?
— Почему?
— Уж больно спокойный.
— Нет, я не думаю, что он заснул. Ты спишь, дружище?
— Да.
Они продолжили осмотр, освещая горячим белым светом пораженные участки моего тела.
— Перевернись.
Я перевернулся.
— Посмотрите, поражена даже внутренняя полость рта!
— Ну, так как будем лечить?
— Электроиглой, я думаю…
— Да, несомненно, электроиглой.
— Правильно, иглой. На том и порешили.
31
На следующий день я сидел в коридоре на своем железном стуле зеленого цвета и ждал, когда меня вызовут. Напротив меня расположился толстый мужчина. Что-то непонятное происходило с его носом. Он был очень красный, облупившийся, весь влажный, слишком толстый, непомерно длинный и с отвратительными наростами. Наверное, это была реакция на какое-нибудь раздражение. Я старался больше не смотреть на этот взбесившийся нос. Мне не хотелось, чтобы мужчина заметил мой взгляд. Уж я-то представлял себе его переживания. Но внешне, казалось, красноносый чувствовал себя вполне комфортно. Он развалился на своем стуле и дремал.
Его вызвали первым:
— Мистер Слиз?
Мужчина очнулся и слегка подался вперед.
— Слиз? Ричард Слиз? — повторил доктор.
— Да-да, я здесь…
Он поднялся и направился к доктору.
— Ну, как вы себя чувствуете, мистер Слиз?
— Прекрасно… Со мной все в порядке…
Они скрылись в кабинете.
Часом позже вызвали и меня. Я проследовал за доктором в другой кабинет, который был больше, чем тот, в котором меня осматривали первый раз. Мне сказали раздеться и сесть на стол. Доктор осмотрел меня.
— Да, действительно, случай исключительный. Что скажешь?
