— Спасибо, — сказал Лоренс, глядя на нее так, словно вспоминая что-то важное, затем наклонился и поцеловал ее. Даже не поцеловал, а слегка прикоснулся губами, но прикоснулся со всей нежностью.
Один из промежуточных результатов таков: «Лоренс поехал на работу, между прочим, в непромокаемой ветровке, а я бросилась за ним с плащом и пакетом с обедом». Неудивительно, что Ирина, будучи в затруднительном положении, стала ужинать с такими подругами, как Бетси. Но это были факты из жизни, и, надо заметить, хорошей жизни.
Поежившись, Ирина вошла в квартиру, прошла через холл, чтобы взять сухие носки, оставляя при этом мокрые следы на ковре. Она размышляла об их совместной жизни. Единственное, что не вписывалось в традиционную жизненную схему, — это вынужденная эмиграция, впрочем, американцев в Лондоне пруд пруди. Напиши она книгу «Несколько лет в Великобритании», ей никогда не стать популярной. В таком повороте судьбы нет и не будет ничего особенного.
Скорее всего, Лоренс продолжит трудиться в «мозговом центре» — будет зарабатывать деньги, возможно, присоединится к когорте «говорящих голов», принимающих участие в телевизионных новостях. Ирина, скорее всего, продолжит надеяться на всеобщее признание, возможно, даже получит какой-нибудь приз.
Скорее всего, они переедут обратно в США, но Ирина не станет спешить. Они еще не пришли к единодушному решению по поводу рождения ребенка, но, каким бы ни было это решение, оно должно быть принято в ближайшее время. В конце концов, они стареют, и здоровье не становится лучше.
В некотором смысле их совместная жизнь похожа на большого ягненка, фаршированного виноградными листьями. Итогом вчерашнего разговора о браке стало то, что каждый вернулся к тому, что привык делать. Шокирующий факт.
Она помыла тарелки после тостов и чашки после кофе, разобрала корреспонденцию, отделяя счета от рекламных листовок супермаркета. Струи дождя хлестали в оконные стекла, но дом был старым и крепким, поэтому у них никогда не было проблем с протечками. Чуть подняв вверх рычажок термостата, она поставила диск с ноктюрнами Шопена и села к обеденному столу выписывать чеки. В черном свитере, не очень чистом и слишком свободно сидящем на ее стройной фигуре, было мягко и удобно. В нем Ирина чувствовала себя защищенной.
За окном лило как из ведра, и она весь день провела дома, погрузившись в воспоминания. В четырнадцать она ездила с подругой в Толбот-парк. Когда небо стало похоже на чернильное море, они ели жареные сосиски; порывы ветра были такими сильными, что им с Сарой с трудом удалось установить палатку. Застегнув наконец молнию, девочки развернули спальные мешки и рассмеялись. От страданий и лишений их отделяла лишь тонкая нейлоновая ткань, именно условность этой границы и сделала благодарность Ирины огромной. Они играли в рамми при свете фонарика, а дождь все хлестал в тонкие стены убежища, изредка добавляя света яркими вспышками над куполом палатки. А он отлично защищал все те вещи, которые они принесли с собой, — книги, радиоприемник и термос с супом. Ночевка в Толбот-парке была своеобразным пробным камнем. В тот вечер она впервые испытывала радость оттого, что ей тепло и сухо.
Для большинства американцев безопасность была своего рода настройкой по умолчанию, самое малое, что можно ожидать, или самое худшее. Безопасность нередко имеет негативный подтекст в том случае, когда женщина остается в плену брака, подразумевая под «безопасностью» материальный достаток, что является своего рода замаскированной проституцией. Люди, предпочитающие безопасность и обменявшие возвышенную духовность на возможность пережить приключение, внутренне мертвы. Для Ирины и Лоренса достижение любого вида безопасности было тяжелой работой. Вероятно, для любого человека вход в тихую гавань гораздо более сложно достижим, чем кажется, и на поверку насыпь этой гавани не прочнее палатки в Толбот-парке, в ней тоже штормит и случаются другие непредвиденные стихийные бедствия — наводнения, обвалы рынков, закрытия предприятий. Безопасность оказывается более ценным товаром, чем ее привыкли считать, истинное понимание ее значения приходит лишь некоторое время спустя.
Мало того что Лоренс, выросший в пустыне во всех смыслах слова, получил докторскую степень по международным отношениям, так еще и не сразу устроился на работу. Первые три года, что они прожили вместе, он отсылал резюме во всевозможные университеты, журналы и аналитические центры и работал в книжном магазине. Иногда издания печатали его статьи, но, по большей части, это были три года непризнания. Все выходные он проводил с сердитым лицом перед телевизором, просматривая все матчи по гольфу. В те времена у них не было оснований предполагать, что однажды в их ящик опустится белый конверт с почтовой маркой с изображением королевы Елизаветы. Пока все непредвиденные расходы, даже сломанный тостер, вели к финансовому кризису.
Что касается Ирины, ее путь к иллюстрациям детских книжек был отнюдь не гладким и прямым. Комплексовавшая из-за кривых зубов девочка росла замкнутой и большую часть времени проводила рисуя в одиночестве в своей комнате. С десяти лет она вела личный дневник в картинках, сопровождая их краткими подписями («Ирина должна на цыпочках пройти мимо дураТСкой студии, иначе случится беда»; «Мамины ученики так много о себе вААбражают»). Самовлюбленные, склонные к драматизму родители начисто отбили в ней любовь к искусству, поэтому она не думала о поступлении в Куперовский союз или Институт Пратта, а немного лениво выбрала Хантер-колледж, предпочтя специальность, связанную с русским языком. Первые доходы ей приносили переводы скучных русских текстов по сейсмологии, иллюстрациями же она занялась случайно.
Когда ей было уже около тридцати, она жила в Верхнем Вест-Сайде с угрюмым, почти разведенным мужчиной по имени Каспер, разочаровавшимся в жизни создателем романов (если такие встречаются), и воспитывала с ним его семилетнюю дочь. Вдохновленный библиотечными книгами, которые брал для своей дочери, романтик-новеллист неожиданно пришел к выводу, что рынок художественной литературы для детей является тем Клондайком, где они смогут добыть золото. Поскольку Ирина продолжала рисовать вечерами в альбоме, он предложил ей сотрудничество.
Будучи убежденным, что никогда не рано приучать детей к жизни в «реальном мире», Каспер написал историю о мальчике по имени Спакер (анаграмма собственного имени), больше всего на свете желавшем выиграть эстафету по бегу в мешках на день спорта в школе. Мальчик ежедневно тренировался во дворе (Ирина изобразила его не только в обычном мешке из-под картошки, но и в пакетике чипсов, походном спальном мешке и красивом пакете из магазина «Забар» — ей казалось это очень весело). Но настал решающий день, и Спакер не выиграл эстафету. Он даже не занял призового места. Каспер отказывался завершить рассказ концовкой, представляющей проверенную временем мораль о том, что дело не в победе, а в участии. Он был твердо убежден, что история не должна намекать на то, что Спакеру нужно усиленно тренироваться и тогда на следующий год он сможет победить. Скорее он пытался показать, что хотя Спакер и старался, но его стараний оказалось недостаточно, чтобы стать лучшим. Так бывает. Каспер не желал, чтобы его герой учился проигрывать с достоинством или терял веру в значимость бега в мешках в целом. Идея Каспера заключалась лишь в том, чтобы сообщить ребенку, что он не всегда получит в жизни то, чего хочет, и точка. Ирина считала это несколько жестоким. Пока она старалась придумать название, например «Проигравший и Паровозик, который не верил в себя», Каспер назвал рассказ «Бег в мешках». Название не показалось ей привлекательным.
