— Ну, в твоей стране не привыкли производить впечатление на девочек хорошими оценками по английскому, верно?
Услышав об извинении Клинтона во время поездки в Африку за рабство, он фыркнул:
— Какой смысл извиняться за то, чего ты не делал? Ханжа и мерзавец — его распирает от гордости! Когда человек переживает за содеянное, ему стыдно за себя.
Нечастые совместные просмотры телевизионных новостей позволяли Ирине услышать его удивительно точные, но редкие комментарии.
— Похоже на «Марвел комикс», правда? Можешь себе представить, ваш президент и премьер оба с каменным лицом произнесли «оружие массового уничтожения»?
И, уж разумеется, последнее, в чем она готова была признаться Лоренсу, — что обсуждать события в мире с Рэмси было намного веселее и смешнее, чем слушать его нудные лекции во время мытья посуды. По этой причине ее письма по электронной почте были очень короткими. Но все же ответы Лоренса были еще короче. Иногда он позволял побаловать себя обличительными выпадами в сторону Рэмси. (Из супружеской солидарности Ирина должна была попросить его держать мысли о ее муже при себе, но дело в том, что она так и не смогла открыться Лоренсу, что они с Рэмси поженились.) Доминирующей в его письмах была тема о необходимости ее возвращения к работе, и в этом он был прав. Лоренс очень хорошо ее знал. Подталкивая ее начинать свои фразы с буквы, невольно слетающей с языка — буквы «Я», — он постоянно заставлял Ирину задуматься, кто она на самом деле.
Пока Ирина трудилась над убеждением самой себя в необходимости вернуться к работе, ближайшим турниром в календаре стал чемпионат мира — пожалуй, единственный, который Рэмси не позволил бы ей пропустить. Ирина поехала с ним, но впервые рассматривала этот жест как мостик в будущее.
Комментаторы с таким придыханием произносили слова «Крусибл» и «Шеффилд», что Ирина представляла себе особняк с позолотой, горгульями и оливковыми ветвями из камня, украшенный яркими гирляндами, а внутри обитые бархатом ложи в свете старинных канделябров. Какое разочарование!
На деле она увидела грубое здание 1960-х годов постройки с песочного цвета линолеумом и тонким ковровым покрытием — интерьер напоминал ей заштатную общеобразовательную школу. Даже от одного вида здания снаружи Ирины портилось настроение.
К этому времени она просмотрела ужасающее количество матчей по снукеру, знала почти все мельчайшие детали правил, в том числе почему при совершенно равном счете назначается «переигровка в черном». Наблюдая за игрой Рэмси, Ирина постоянно думала о результате. От победы или поражения зависело, будет ли позже вечером Рэмси беззаботно кутить, подбрасывать ее в воздух и кружить по номеру в «Чарли Паркер» или закажет ужин в номер, во время которого непременно затеет ссору. Однако сезон снукера включает в себя тысячи фреймов. Как бы четко Ирина теперь ни понимала, что ни одна партия в снукер не может быть похожа на другую, после семи месяцев турниров они казались ей похожими одна на другую. После нескольких раундов чемпионата мира она с уверенностью могла сказать, что ей скучно. Но, конечно, не просто скучно. Невероятно скучно, скучно так, что она готова выпрыгнуть из собственной кожи или кого-то убить.
В этом году Рэмси также прошел весь долгий путь до финала, чем Ирина была чрезвычайно раздосадована, она втайне надеялась, что он выйдет из борьбы рано и они наконец-то поедут домой. Как бы то ни было, в конце Рэмси протянул руку для поздравлений Джону Хиггинсу и в седьмой раз принял награду за второе место — не красивый серебряный кубок, а еще одну нелепую стеклянную тарелку. Никакая грация движений не могла скрыть разочарование, которое любая нормальная жена с легкостью разглядит на лице своего мужа.
Она вышла замуж за человека с особым талантом, героя журналов для болельщиков и репортажей на Би-би-си, его будут дразнить на улицах. Весь мир, примечательно, что за исключением его жены, был разочарован игрой Рэмси Эктона.
Вместо того чтобы быть очарованной длинными шарами, ловко падающими в лузу, гениальными дуплетами, ослепительными плантами, она наблюдала за Рэмси с полуприкрытыми глазами. То, что для других она сочла бы гениальным, в его игре казалось само собой разумеющимся, но она не могла больше на это смотреть. Ирина выскользнула из ложи для почетных гостей и членов семьи, чтобы утешить мужа, и тут же вспомнила слова, звучавшие когда-то на одном из семейных ужинов по случаю дня рождения: «Как ни странно, то, что привлекает вас в человеке, часто становится позже поводом для раздражения». Это правда. Она невыносимо устала от снукера. Если она будет сопровождать Рэмси на все турниры и в следующем сезоне, то возненавидит снукер.
В начале мая, когда их лимузин наконец въехал на улицу Виктория-парк-Роуд, Рэмси задумчиво смотрел в окно. Он всегда переживал, что оказался вторым, и это подтверждало расхожее мнение, что он попросту не верил в себя и каждый раз, сталкиваясь с проблемой лицом к лицу, не мог заставить себя победить. Единственное, чем он объяснил свое состояние, — сослался на проблемы с кишечником, хотя и был слишком застенчив, чтобы признать, ходит ли он в туалет слишком часто или слишком редко. Ирина стала находить его разговоры о кишечных проблемах слишком докучливыми, а скрытность между супругами и вовсе казалась смешной.
Она столько месяцев тосковала по «дому», но, войдя в трехэтажный особняк Рэмси, ощутила, что сердце ее упало.
Стало очевидно, что дом, по которому она так скучала, — квартира в Боро. В окружении разномастной посуды она скучала по своим баночкам со специями, миксеру 1940-х годов, любовно раскрашенному ею эмалью в зеленый с цветом манильской пеньки. Покинутый уютный дом заставил ее ощущать себя распутной самкой, бросившей родное гнездо. В траурные мгновения тоска по беспечно брошенным хозяйственным мелочам — большим белым тарелкам для пасты, сахарнице из Дельфта и молочнику к ней в пару — могла быть использована в качестве объяснения горю, которое она боялась позволить себе признать. Представляя себе свою старую квартиру, она невольно ожидала услышать шум открываемой двери и слова «Ирина Галина!», эхом разносящиеся по холлу.
За окном бушевал цветущий весенний день. Ирина предложила прогуляться по парку, надеясь, что ее желание скорее уйти из этого дома не будет столь очевидно, ведь она много месяцев рвалась сюда так же страстно, как сейчас мечтает сбежать.
В пруду плавали утки, под ногами хрустели скорлупки арахиса. После многих месяцев, проведенных в душных помещениях, и неумеренного количества шампанского Ирина была внутренне опустошена и смогла бы говорить лишь на одну тему, которую предпочитала поднимать только наедине с собой. Рэмси ее муж. Неразумно — и немудро — в день, когда он привел ее в свое жилище, признаваться в том, что она тоскует по другому.
— Сегодня вечером мне бы очень хотелось поужинать дома, — сказала она, глядя на уличное кафе. — Ты не против?
— Ой, с этим столько проблем. Покупки, уборка, готовка?
— Я так скучала по нормальному вечеру дома.
— Как было с Лоренсом.
