Перед закусочной в нефтепромышленном городке Хума человек, одержимый жаждой убийства, наткнулся на человека, охваченного предчувствием смерти, и после короткой погони перерезал ему горло.
В Шривпорте местная газета объявила, что организует состязания по стрельбе из пугача, которые явятся гвоздем ежегодного родео. Допускаются совершеннолетние белые.
Дальше шла сводка, помеченная «Вниманию абонентов на юге»: о протестах против сегрегации за неделю, включая воинственные выступления негритянских лидеров. Аресты в Маккоме и Джексоне; марш в Бирмингеме; бойкот в Монтгомери; уличные стычки в Мемфисе и Нью-Берне, штат Северная Каролина. Баптистский священник в Мобиле напомнил, что на тысячекилометровом протяжении берега цветной не имеет права ступить в воду Мексиканского залива — если только он не ухитрится упасть за борт рыбачьей лодки. В субботу негр из Билокси привел в ужас купающихся, промчавшись мимо ошеломленных полисменов к воде и погрузившись по шею. Пляж закрыт. В гот же вечер при луне постреливали из пистолетов на границе негритянского района.
Дальше следовали два сообщения специально для южных абонентов: ведомство генерального прокурора в тщательно подобранных выражениях оповещало о своих задачах; известный конгрессмен-негр заявил избирателям в большом городе, что «Белый Человек бежит».
Любезный нью-йоркский редактор состряпал и главное блюдо — сытное и пахучее, настоящие страсти-мордасти для простых людей в глубинке.
Жену священника из Талсы, которая приехала посетить Рокфеллеровскую мемориальную церковь, поймал традиционный верзила-негр, прижал к стене, порезал — правда, не сильно — и изнасиловал. Нью-Йорк подавал эту историю со всеми приправами.
Рейнхарт прочел все до конца, тихо посвистывая сквозь зубы.
«Для БСША в самый раз», — подумал он.
Вооружившись ножницами и клеем, он взялся за дело: нарезал броских заголовков, по строчке каждый, из международной ленты, особо выделив Кастро; середину начинил первыми и последними абзацами расовых сообщений, перемешав их с более бодрыми и нейтральными заметками. Патетические тридцать секунд о даме из Талсы и комические злоключения человека, чинившего крышу в Венеции, завершали выпуск.
На пять минут, кажется, хватит. Ну, как это выглядит?
Перечитывая все сначала, Рейнхарт чувствовал странный холодок между лопаток. Неужели это так просто? Голос инстинкта — вот в чем, наверно, суть; тебе даже не пришлось над этим задуматься, а все уже готово, хоть сейчас в эфир — пять минут чистопородных орлов и молний. С кумулятивным эффектом. Тут есть что почитать. «И послушать,— подумал Рейнхарт,— и послушать тоже — целых пять минут. БСША — Истина Сделает Вас Свободными».
«Где ты этому научился?» — спросил он себя.
Он надел пиджак, собрал свои странички; девушка в полотняном костюме стала снимать с машин ленты.
— Желаю удачи,— сказала она.
Джек Нунен расхаживал за дверью с программой передач в руке,
— Порядок,— сообщил Рейнхарт.
— Прекрасно,— сказал Нунен, начиная улыбаться.— Я уж было отчаялся.
— Где оператор?
— Ирвинг,— позвал Джек Нунен, продолжая улыбаться Рейнхарту.
Подошел еще один мужчина без пиджака — высокий молодой человек в роговых очках, с жидкими нечесаными рыжими волосами.
— Ирв, детка, этот человек почитает нам. Запишешь его?
— Пошли,— сказал Ирвинг.
Они спустились по бетонной лестнице и вошли в пустую студию. На полу еще валялись клочки коричневой оберточной бумаги; новая аппаратура сверкала.
— Ваш микрофон там,— сказал Ирвинг, указывая на поблескивавший блок.
Рейнхарт сел и еще раз просмотрел сводку. Ирвинг зашел в аппаратную, чтобы включить магнитофон.
— Что у вас? Известия?
— Да,— сказал Рейнхарт.
— Скажите что-нибудь.
— Бэ Эс Ша А,— произнес Рейнхарт.— Голос Америки американцев.
Ирвинг за стеклом оторопело улыбнулся.
— Бэ Эс Ша А,— повторила машина,— Голос Америки американцев.
— Начинать? — спросил Рейнхарт.
— Можете не торопиться. Я дам знак, и тогда начинайте, когда вам удобно.
Оба повернулись к стенным часам. Ирвинг опустил руку.
— Пожалуйста.
— Говорит БСША,— начал Рейнхарт.— Передаем последние известия. Гавана...
Запись шла чуть меньше пяти минут. Ирвинг выключил магнитофон и вышел из аппаратной.
— Да,— сказал он.— Сколько событий.
— Всего понемногу,— отозвался Рейнхарт.
— Хорошо. Дорогу наверх найдете? Скажите Джеку, все готово, можно слушать, если хочет.
— Спасибо.
— Не за что,— сказал Ирвинг.— А вы хотите послушать?
— Нет,— ответил Рейнхарт.— Может быть, в другой раз. Рейнхарт поднялся в телетайпный зал; Нунен и девушка пили за письменным столом кофе.
— Готово? — спросил Нунен.
— Да,— сказал Рейнхарт.— Он записал.
— Хорошо, хорошо. Присядьте где-нибудь. Марджи,— обратился он к девушке,— дай ему журнал.
— Я тоже хочу послушать,— сказала девушка. Они направились к лестнице.
Рейнхарт сел за стол и около пяти минут читал статью о творческом даре в «Ледиз хоум джорнел». Дочитав ее, он обнаружил, что еще держит свою сводку известий. Он скомкал и бросил ее на пол, потом прочел письма в редакцию и обзор кинофильмов. Нунен и девушка не возвращались.
Рейнхарт постоял у окна, наблюдая, как выгружают из лифта оборудование, и выкурил сигарету, потом другую. Мужчины без пиджаков по-прежнему стояли, ничем особенно не занимаясь и не обращая на него внимания.
Джек Нунен вернулся лишь минут через двадцать, один.
Посмотрел на Рейнхарта, пожал плечами.
— С Бингемоном знакомы?
— Нет,— ответил Рейнхарт.
— Хочет вас видеть.
— Он будет слушать запись?
— Уже слушал,— сказал Джек Нунен.— Пойдемте.
За телетайпным залом были три просторных складских помещения — пустые, если не считать все тех же неструганых стеллажей и клочьев папиросной бумаги по углам. Кондиционеры здесь не работал,
духота и жара были страшные; комнаты еще хранили запахи дешевой мануфактуры, сухого пыльного дерева и объедков. В средней, самой большой комнате под потолком шла вычурная круговая балюстрада, на которую смотрело двадцать круглых окошек, замазанных охрой; солнечный свет, проникавший сквозь них, лежал на перилах и верхней части стен густо-желтыми пятнами.
Джек Нунен шел впереди, обмахиваясь обрывком телетайпной ленты.
— С ума сойти, а? — кинул он на ходу.— Скейтинг-ринг для полоумных.
