Лаки Хоскинс снова замолчал и потер влажный комок рукава под правой мышкой. В комнате был слышен только скрип пружин.
— Только он все равно не промахнулся. И в гранате был не газ. Наверно, потому они и остановились — после этого они остановились. А я так и остался там лежать — по-моему, меня подобрали не раньше ночи. В Неаполе я провалялся в госпитале с другими ребятами два месяца — писать письма нам не разрешали и к нам никого не пускали. Потом они разослали нас по разным местам — я лег спать, а утром проснулся где-то в Исландии. Там ко мне пришел вместе с капелланом посетитель и спросил, согласен ли я на почетное увольнение из армии с пожизненной пенсией в пятьдесят долларов. Я и раздумывать не стал. Говорю: и очень хорошо, давайте мне пенсию и оставьте меня в покое, потому что я протрубил тут четырнадцать лет, и хватит с меня армии. Ну, они только обрадовались.
И знаете, о чем я думаю? Я думаю про парня, которого раз видел в госпитале в Неаполе — он в тот день был дежурным, а их подразделение стояло на склоне напротив нас. Он мне сказал, что, когда они услышали пальбу, их взвод выскочил наружу, и они видели, что там делалось. И потом он на стенку лез и говорил: ведь у нас же были винтовки, и мы всё видели, так почему же мы стояли, ничего не делая, почему мы не открыли огонь по этим сукам? Я ему говорил: да выбрось ты это из головы — они же тебе вдолбили, что ты на их стороне.
— Я понимаю,— сказал Морган Рейни,
— Потом я слышал, что этих полицейских послали на тихоокеанский фронт. И до сих пор все думаю, как они там воевали.
Морган Рейни сидел на стуле и слушал, как поскрипывают пружины под Лаки Хоскинсом.
— Вы давно тут живете?
— Тут? В этом доме?
— Пятнадцать лет,— сказал Клото.
— Правильно,— сказал Хоскинс.— Я тут поселился почти сразу после армии. А это выходит пятнадцать лет.
— Пятнадцать лет,— сказал Рейни.— В этой комнате?
— А какая разница, любезный сэр? — спросил мистер Клото.— Да, комнаты он не менял.
Лаки Хоскинс кивнул в знак согласия и, покачиваясь, ждал, что будет дальше.
Рейни сидел на стуле, на его колене лежал развернутый зеленый бланк.
— Лаки предпочитает жить в гостинице из-за своего увечья,— объяснил ему мистер Клото.— Знаете, мне кажется, что он опасается выходить из-за своей руки. Он раз в несколько дней выбирается купить провизии и сразу забирается обратно.
— Это не тот район, чтобы жить тут без правой руки. Всем здешним известно, что я получаю пенсию.
— Как же...— начал Рейни.— Как вы...
— Мне кажется, Хоскинс, что мистера Рейни интересует, как вы живете. Он хочет знать, трудно ли вам приходится.
— Да,— сказал Лаки Хоскинс, покачиваясь.— Мне приходится трудно.
— Не знаю,— тупо сказал Рейни.— Я не знаю точно, что предусмотрено для таких случаев, как ваш. Я сделаю все, что смогу.
— Только не говорите, что я просил прибавки, мистер,— сказал Лаки Хоскинс.— Я ничего не прошу.
— Да, конечно,—' сказал Рейни.— Конечно.
Он спрятал бланк, встал и в сопровождении мистера Клото вышел в коридор.
— Вы служили в армии, мистер Рейни? — спросил Клото, когда они спускались по красной лестнице.
— У меня четвертая категория,— сказал Рейни.— Подростком я перенес острый ревматизм.
Они прошли через комнату с пианолами и вышли во внутренний дворик, где на веревках сушилось белье.
— Сегодня вас подвезут,— сказал Клото.— Ваш коллега мистер Арнольд будет ждать вас на углу с машиной в четыре часа. Они позвонили, чтобы мы вам это передали.
— А!
— Они полагают, что вам нужна помощь, чтобы доставить заполненные анкеты в отдел.
— А,— сказал Рейни.
Во дворе возле дома миссис Бро три девочки бросали по очереди резиновый мячик и пели. Рейни остановился и прислушался к эху их голосов в лестничных клетках и подвалах старого тупика:
Ходит гусь чудным-чудно, Обезьяна пьет вино, Все они пошли в кино.
Рейни начал обмахиваться папкой. Ветра не было, и белье на веревках висело неподвижно.
— Я все думаю,— сказал он мистеру Клото,— о том, что этот человек прожил там пятнадцать лет.
— Вы потрясены, мистер Рейни, тем, что старые калеки живут в маленьких комнатах?
— В этом нет ничего странного, верно? — сказал Рейни.
— А моя участь вас не потрясает, мистер Рейни? Я тоже прожил тут пятнадцать лет.
— Да,— сказал Рейни, поглядев на лестничные клетки и на закрытые жалюзи окон вокруг них.— Но ведь это все ваше.
— Справедливо,— сказал мистер Клото.
Из-за деревянного забора в глубине внутреннего дворика вынырнула ватага ребятишек, размахивавших рейками от фруктовых ящиков.
Они бегали по двору, вызывали друг друга на поединки и вопили на разные голоса, изображая военный оркестр. Один из них колотил палкой по забору.
Рейни побледнел и покрылся испариной; его глаза покраснели, и он непрерывно мигал, хотя они стояли в тени.
— Просто в интересах ценного межрасового обмена мнениями. Чем вы объясняете свою столь высоко развитую чувствительность? — спросил мистер Клото.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Клото,— сказал Рейни.
— Для того чтобы понять, вам, вероятно, нужно было бы поглядеть на себя со стороны, когда вы ведете опрос.— Мистер Клото наморщил лоб и положил руку на плечо Рейни.— Тут все думают, что вы ведете себя как-то странно, мистер Рейни. Некоторые говорят, что это от страха, но я полагаю, что вы слишком поглощены чувством ответственности, о котором мы говорили.
— Возможно, я не справляюсь с этой работой. Я не профессионал.
— Мистер Рейни, работа тут ни при чем. Вы ходите как-то не так. Вы знаете, как это бывает: на некоторых людей оглядываешься. И я склонен оглянуться на вас.
— Ну, что же,— сказал Рейни.— Я тут ничем помочь не могу. Он слушал, как палка мальчишки стучит по забору.
— Может быть, вы верующий,— заметил Клото. Рейни закрыл глаза и протер их, смахнув пот с бровей.
— Когда я был мальчиком,— сказал он,— я много думал о боге.
— О! — деликатно произнес мистер Клото.
— Да,— сказал Рейни, стараясь перехватить взгляд мистера Клото.— Я верю, что бог — это та сила, которая дала земному праху способность двигаться и мыслить. Я верую, что между ними был заключен союз.
— Да, так говорят,— заметил мистер Клото.
— Иначе,— ответил Рейни, стискивая папку обеими руками,— мы будем видеть друг в друге только насекомых. Мы пожираем друг друга, как насекомые. Без бога.
— Но ведь говорят, мистер Рейни, что бог есть и в насекомом.
