— Пришла одна послушать этих замечательных людей? Джеральдина повернулась к ней.
— Ага,— сказала она.— Пришла одна послушать этих замечательных людей.
Две другие женщины поглядели из-за плеча подруги на Джеральдину.
Средняя наклонилась вперед и, глядя на Джеральдину блестящими глазами, доверительно спросила:
— Выпила малость, признайся?
— Нет,— сказала Джеральдина.— Не пила я.
—— А если выпила, то не нужно было приходить,— жизнерадостно произнесла соседка.— Выставить тебя надо.— Под ее глазами набухли белые мясистые бутончики.
— Я пришла послушать замечательных людей,— тихо сказала Джеральдина.— Отвяжитесь от меня к чертовой матери.
Три подруги задохнулись от возмущения.
— Где ты, по-твоему, находишься? — спросила средняя и встала. Из-под благопристойной внешности проглянули заматерелые деревенские месильщицы. Джеральдина сжала сумочку, нащупывая пистолет.
— Ты думаешь, зачем тебя сюда пустили?
Третья женщина, оглядываясь в поисках служащего, который мог бы выгнать Джеральдину, вдруг решила, что видит двух негров, появившихся в верхнем ряду.
— Ой, я вижу негров! — закричала она.— Я вижу двух негров наверху!
— Ничего удивительного,— сказала соседка Джеральдины.— Это безобразие. Прислали сюда наемных мерзавцев, чтобы все испортить. Кто тебя сюда прислал, бесстыжая? — спросила она Джеральдину.— Сколько виски дали тебе за это коммунисты?
Люди вокруг настороженно повернулись, словно собираясь вмешаться.
Женщина положила руку на плечо Джеральдины. Джеральдина с искаженным лицом сбросила с плеча руку женщины и вскочила.
Три женщины стояли и смотрели на нее, стиснув красные кулаки, пыхтя от ярости и злобы.
Джеральдина ушла, быстро поднялась по лестнице и в коридоре смешалась с толпой входивших. По серому коридору она добежала до следующей лестницы и спустилась в нижние ряды. В начале пандуса ей преградил дорогу молодой человек со значком «корпуса Возрождения» на лацкане. Джеральдина решила умаслить его.
— Кажется, я заблудилась,— застенчиво сказала она.— Я потеряла знакомого, с которым пришла.
Лицо молодого человека просветлело.
— Заблудилась? Такая большая девочка? А что у нас написано на билете?
— А он остался у моего знакомого,— сказала Джеральдина. «Маленький танец,— подумала Джеральдина.— Деревенский мальчик и деревенская девочка, разрешите пригласить». Она беспомощно хлопала ресницами.
Он пропустил ее на трибуны искать знакомого; она дошла до конца прохода и, перегнувшись через парапет, посмотрела на поле. Напротив нее на эстраде устанавливали микрофоны и камеры, и там она увидела Рейнхарта. Он стоял на краю эстрады, глядя на огни над головой и дымя сигаретой.
— Вот ты где, сукин сын,— сказала она тихо.— Эй ты, сукин сын. Рейнхарт. Я — никто. Если бы она посадила его к себе в комнату, то смогла бы уснуть. Господи, господи, ничего не было; ей казалось — что-то было, а не было ничего. Может, она это просто выдумала.
«Я думала, что он будет со мной и я смогу жить, но его не будет, и я не смогу. Я — никто. Ты,— подумала она,— ты меня под корень подкосил». Вот что он сделал — выбил почву у нее из-под ног. Она все поставила на него, на одного. И теперь она стоит возле рва. Теперь одна дорога — вниз, в яму, под землю. Он подкосил ее под корень.
— Ах ты, сукин сын! — сказала Джеральдина, прижавшись головой к железным перилам. Нет, что-то в этом было смешное.
Она вынула платок, который лежал в сумочке с пистолетом, и принялась махать им. Рейнхарт затоптал сигарету и перешел в центр эстрады, глядя на зрителей.
— Эй, дружок,— смеясь, кричала Джеральдина.— Эй, послушай, сукин сын!
Люди, занимавшие места позади нее, остановились и стали прислушиваться.
Какие-то парни в следующем секторе стали махать ей платками.
— Рейнхарт,— кричала Джеральдина.— Рейнхарт, ты подкосил меня под корень. Ты подкосил меня, золотко.
От ворот повалила свора билетеров; по ряду через толпу к ней пробивался охранник. Джеральдина повернулась и побежала назад к проходу. Она бежала по коридорам изо всех сил, покуда не отказали ноги. Почти все люди были уже на трибунах.
Когда она осталась одна в сером бетонном туннеле, она прислонилась к стене, сжимая кулак, обмотанный носовым платком. На поле раздался свисток, и весь туннель вздрогнул. Оркестр заиграл «Звездное знамя»; медь, усиленная громкоговорителями, грохотала в пустом коридоре.
Когда оркестр заиграл и люди над ней начали петь гимн, Джеральдина решила закричать. Когда они дошли до слов «гордо славили мы», она закричала и не останавливалась, пока они не пропели «в последних отблесках заката». Слыша, как мечется между стен ее крик, она вопила во все горло до самого конца песни и умолкла лишь тогда, когда стократно усиленный голос Рейнхарта произнес: «Американские патриоты! Внимание!»
Фарли-моряк выпрямился и раскинул руки, захватывая слушателей в свои объятия.
— Возлюбленные...— пропел он.
С трибун на него обрушился могучий стон. Фарли испуганно попятился от микрофона.
— Что это с Дженсеном? — спросил Ирвинг у Рейнхарта. Они сидели скорчившись под брезентом за эстрадой.
— Испугался собственного голоса в микрофоне,— сказал Рейнхарт.— Кроме того, он не привык выступать перед такой большой аудиторией. Он думает, что они на него обозлились.
Но, конечно же, они не обозлились на Фарли — это Рейнхарт отлично понимал. После такого апостольского обращения они уселись поудобнее, крепче ухватились за перила, предвкушая натиск благочестия; пугающим было их количество — десятки тысяч. Христиане старой закваски, взвинчивавшие свою веру у всех на виду. На самом же деле они были пока не опасней всем известных травоядных динозавров: их настрой был добродушным и дружелюбным, жажда крови оставалась пока чисто потенциальной. Рейнхарт вглядывался в темноту за прожекторами, ловя слухом хищный рев, но он смолк. Воздух над стадионом был многоцветным и полным музыки, огни стали блестящими глазами пристально глядящих насекомых, в них играла радуга.
— Сегодня мы начнем,— сказал Фарли,— с того, что становится все более редким в нашем недужном веке, с того, что было злобно изгнано из нашей общественной жизни, с того, что по-прежнему должно предшествовать всякому собранию истинно хороших людей,— с молитвы!
Все это было произнесено с излишней ядовитостью: Фарли не собирался привносить сюда воинственную ноту, но ему еще не удалось приладиться к микрофону.
Название молитвы отозвалось по стадиону мокрым шлепком, словно сердитый смачный плевок: аудитория, поколебавшись, разразилась бешеными рукоплесканиями, которые перемежались одобрительными воплями и мятежными выкриками «солдат Возрождения».
