— Вы пойдете опознать ее? Кто-то должен пойти и сказать им, кто она и что с ней делать.
— А,— сказал Рейнхарт.— Значит, вы не...
— Я не могу ходить в такие места, разговаривать... Не умею.
— Где она?
— В городской больнице. В морге лежит.
— Ладно,— сказал Рейнхарт.
— Спасибо вам за пять долларов, Рейнхарт. Мне хватит, чтобы напиться.
— Правильно,— сказал Рейнхарт.
Он пошел к себе. Надо собирать манатки. Квартира все еще пахла ею — или так ему казалось. Он старался не дотрагиваться до ее вещей. Многое из того, что она купила, было разбросано по квартире: кастрюли, тарелки, ее одежда. Он старался на них не смотреть. В чемодан он сунул только то, с чем приехал в город, а остальное разложил на кровати. Все бумаги, где было его имя, он разорвал, оставив только водительские права и визитные карточки Джека Нунена. Приметы у них были схожие. Закончив, он закрыл за собой дверь и выбросил ключи в садик.
Снова стало жарко. Неподвижный воздух гудел.
Рейнхарт сдал чемодан на станции междугородного автобуса и пошел в больницу.
На белом лифте он спустился в морг. В белой комнате, наполненной гулом вентилятора, за столом сидел бледный толстяк. Рейнхарт сказал:
— Мне сообщили, что умерла моя приятельница.
Человек посмотрел на него равнодушно. Рейнхарт подумал: мертвецы лежат, конечно, не здесь. Здесь только он и бледный толстяк.
— Как фамилия покойницы?
— Фамилия, по-моему, Кросби,— ответил Рейнхарт.— Зовут Джеральдиной.
— А,— сказал толстый.— Катастрофа на Шеф-Мантёр.— Перед ним стояла металлическая коробка с карточками, и он начал их перебирать. Рейнхарт наклонился и посмотрел, что написано на карточках.
— Нет,— сказал Рейнхарт.— Моя приятельница умерла в тюрьме. Она повесилась на цепи. То есть так мне сказали.
Бледный толстяк кивнул и вынул из коробки карточку.
— Это правда? — спросил Рейнхарт.— Она здесь?
— Да,— ответил толстый.
— А,— сказал Рейнхарт.
— Так вы хотите получить тело? Вы родственник?
— Нет,— сказал Рейнхарт.
Из коридора появился охранник в форме и, зайдя за стол, стал над толстяком, чтобы прочесть карточку.
— Понимаете, это моя знакомая. А тут мне говорят, что она умерла. Мне это сказали, и... ну, я подумал, что, понимаете... надо проверить, так ли это. Правда ли, что она умерла.
— Видимо, правда. Джеральдина Кросби, Двадцати четырех лет, белая, блондинка, глаза голубые. Вы готовы опознать тело?
— Да,— сказал Рейнхарт.— Да, конечно.
Толстяк вынул из верхнего ящика своего пластмассового стола бланк и вложил в пишущую машинку. Охранник вынул из другого ящика еще один бланк и передал толстяку.
— Ваша фамилия? — спросил толстяк.
— Нунен,— сказал Рейнхарт.— Джон Р. Нунен.
— Разрешите ваши документы,— сказал охранник. Рейнхарт дал им права Нунена.
Толстяк напечатал на бланке имя и адрес Нунена и встал.
— Пожалуйте со мной.
Рейнхарт подошел с толстяком к зеленой металлической двери. Охранник сел за стол и начал печатать.
Около двери была зеленая кнопка, и толстяк нажал на нее. За стеной зазвенел звонок, и немного погодя зеленая дверь перед ними стала уходить вверх. Они вошли в другую комнату — очень просторную и выложенную белым кафелем. В углу стоял металлический стол на колесиках. Высоко над ними, под потолком, два серых матовых окошка, забранные мелкой сеткой, цедили в комнату дневной свет.
— Теперь подождите,— сказал ему толстяк.
Рейнхарт ждал, глядя на окна. Толстяк скрылся за дверью.
Рейнхарт слышал, как он спускается по железным ступеням. Где-то внизу ожил металл: лязгнула железная дверь, басовито загудел мотор, зашумела зубчатая передача. Рейнхарт подумал: «Колесики алюминиевые».
Двустворчатая дверь в стене раздвинулась, зажегся красный свет. Из лифта, которого Рейнхарт сначала не заметил, вышел негр в очках, везя за собой стол с покрытым простыней телом. Рейнхарт стоял и смотрел вверх, на окна.
Бледный толстяк появился снова. На нем был белый халат.
Не взглянув на Рейнхарта, негр в очках подкатил к нему стол и вышел.
Толстяк поднял простыню. Рейнхарт не сразу решился посмотреть вниз.
Она лежала на столе. Под затылком была металлическая скоба, поддерживавшая голову. Простыня была отогнута на груди, и открытая часть тела была синеватой. Ее шея и челюсти были почти фиолетовые, губы — синие. Вся нижняя часть лица сильно раздулась. Под глазами, как два полумесяца, лежали крапчатые восковые припухлости; сами глаза были полуоткрыты; из-под жестких век выглядывали потемневшие белки. «Во всем этом,— подумал Рейнхарт,— самое неподвижное— ресницы». С каким бы напряжением он ни смотрел на них — ресницы ни разу не дрогнули.
— Это моя приятельница.
Толстяк обогнул стол и встал рядом с Рейнхартом.
— Что ж, если так,— сказал он Рейнхарту,— вы свободны.
Он снова закрыл Джеральдину простыней. Рейнхарт наблюдал, как саван ложился на лицо. Он различил очертания носа, лба и маленькую выпуклость на месте шрама.
Как, умерла?
Рейнхарт проследовал за толстяком к письменному столу.
— Вы связаны с ее ближайшими родственниками? Как они намерены распорядиться телом?
— Видите ли...— сказал Рейнхарт.— Я не знаю, кто ее ближайшие родственники. То есть как бы это сказать... я вообще о ней мало знаю. Понимаете, я хочу сказать, что не знаю, какие могут быть сделаны распоряжения и кто их может сделать.
— Хм,— произнес толстяк.
Подошел охранник, и Рейнхарт заполнил два бланка от имени
Джека Нунена. В них содержался отказ от претензий на имущество и тело и акт об опознании. Охранник расписался как свидетель и ушел. Рейнхарт обещал толстяку порасспросить насчет родственников Джеральдины. Если он выяснит, где они, то даст им знать.
Выйдя из комнаты, он направился не обратно, к белому лифту, а вверх по бетонной лестнице. Он видел, как охранник разговаривал перед дверью лифта с двумя мужчинами в синем, и, подумав, что это могут быть полицейские, решил уходить другой дорогой.
Бетонная лестница привела на второй этаж, в негритянскую половину больницы. Заблудившись окончательно, Рейнхарт долго бродил по коридорам, забитым больными неграми. Все перед ним расступались.
Рейнхарт вышел на улицу по проезду для санитарных машин и повернул к автобусной станции. Час был поздний — вместе с темнотой наползал жаркий туман, и над Канал-стрит висело желтое свечение. Оседлав трамвайные линии, проносились изредка грязно-оливковые армейские грузовики. Грузовики с разбитыми машинами на буксире попадались гораздо чаще обычного. В остальном движение было маленькое; негры почти не встречались.
