Он по-прежнему избегал смотреть ей в глаза. Это, как понимала Сония, обычно что-то означает, хотя зачастую трудно определить, что именно. Стеснительность, болезненную сверхчувствительность; могла принять такой характер и расовая неприязнь, доходящая до мании убийства. Но она ни на миг не поверила, что он имеет какое-то отношение к правам человека или работает на «Миддл ист уотч».
Выяснилось, что он, должно быть, из Калифорнии. Что-то такое сказал про Лонг-Бич. В общем, похоже, это был человек, у которого имелось задание и достаточная — но не более того — готовность выполнить порученное. Сония была слишком встревожена, чтобы слушать его. Вся эта история внушала беспокойство. Видно было, что Ленни неравнодушен к Линде, правда и она к нему тоже.
— Ленни работает с нами в Тель-Авиве, — объяснила Линда.
— Прекрасно, — сказала Сония.
Она подошла к двери и посмотрела на маленькую площадь. Обкуренные палестинские юнцы покосились на нее. Место было особенно загаженное и гнетущее, несмотря на генератор.
— Ты сказала, что захватила видеокамеру? — спросила она Линду.
— Да. Она в машине. Сейчас принесу.
— Ооновские машины тоже закидывают камнями, — сказала Сония, — а стоянка не защищена.
— Давайте я, — поспешно предложил Ленни. — Я схожу.
— Я сама, — мотнула головой Сония, — мне нужно забрать и кое-какие свои вещи.
Она помчалась по улочке, ведущей к воротам, перед которыми их ранее остановили. В одном из домишек кто-то смотрел новости по Си-эн-эн. До нее доносился голос Бернарда Шоу
[355]
.
Добравшись до машины, Сония увидела, что ее уже окружили несколько детишек. Видеокамера Линды лежала на видном месте, на переднем сиденье. Сония забралась внутрь и попыталась вызвать штаб-квартиру БАПОРа, находившуюся в районе Зайтун, в центре Газа-Сити. Ответила Саскатунская Роза.
— Роза! Это Сония Б.
— Привет, Сония!
— Поговорим на три-одиннадцать отель майка.
Переключаться на частоту миротворческих сил запрещалось по инструкции. Кроме того, она контролировалась Цахалом. Однако была надежда, что переключение поможет говорить немного дольше и вызовет спасительную неразбериху.
— БАПОР три-одиннадцать отель майка, — ответил голос Розы.
Тут же офицер миротворческих сил напустился на них за то, что используют запрещенную частоту.
— Роза, — сказала Сония, — мы в лагере «Аргентина». Можешь приехать сюда?
— Ответ отрицательный. В данный момент я одна. — Последовала пауза, потом снова послышался голос Розы: — Возможно, смогу. Жди.
Сония набрала побольше воздуху в грудь и задала главный вопрос:
— Планировалась ли на сегодня запись выступления насчет Абу Бараки? Об избиении подростков силами безопасности? Какая-нибудь встреча в лагере «Аргентина», устроенная Израильской коалицией по правам человека?
— Ничего такого не слыхала. Лучше спроси Эрнеста.
— Эрнеста нет в стране, Роза.
— Ты, надеюсь, не в «Аргентине»?
— Ну, где-то на краю.
— Там отвратительно, — сказала Роза. — Вонь. Смрад. И никого туда не впускают.
— У меня хреновое ощущение. Я должна ждать Абу Бараку. Или не знаю чего.
— Сонь, все это подозрительно. Держись подальше от лагеря «Аргентина».
— Ладно, я тут с этой Линдой Эриксен.
— Шведкой?
— Нет, она американка. Вроде она устраивает интервью с Абу Баракой.
— Чертов шум. Где ты?
— Поблизости от главного входа со стороны океана. У боковых ворот. Думаю, это совсем рядом с Нузейратом.
— Хренов Нузейрат.
— Что-то не так?
— Клади трубку, — сказала Роза. — Приеду, как только смогу.
39
Когда Сония вернулась в амбулаторию с камкордером Линды, в смотровой уже выстроилась очередь из трех унылых палестинцев. С ними был широкоплечий улыбчивый человек со свирепыми усами и в темных очках.
— Этим влетело, — с юмором сказал усач. — Меня зовут Саладин. Я побил их.
Побитые палестинцы выглядели жалкими и испуганными, никакого чувства достоинства. Один был в коричневом армейском свитере, многократно штопанном и все равно в дырах. Штопка была старой и поползла; смотрелось это так, будто кто-то долгое время заботливо чинил свой свитер, а потом просто выбросил. Этот же, поковырявшись, нет ли в нем вшей, напялил на себя для тепла. Второй наркоман клевал носом и, казалось, вот-вот отключится стоя. Третий вяло улыбался. Хотя было тепло, все носили белье с длинным рукавом. У того, что в свитере, тыльная сторона руки была в отвратительных нарывах.
Господи, подумала Сония, они тоже торчки!
— Какая удача! — воскликнула Линда, снимая сцену на камеру.
— Отлично, — сказал Ленни.
— Когда они приедут в город? — спросила Сония. — Потому что, я знаю, Крис Лукас захочет поговорить с ними. Это как раз его тема. И телевидение, возможно, подключится, так? Потому что правительство постоянно это отрицало.
— О нет, в город они никогда не поедут, — сказала Линда.
— Никогда, — подтвердил Ленни.
— Да, — сказала Линда, — ни за что.
— И что? — спросила Сония. — Коалиция готова ограничиться только этим? Невозможно.
— Я Саладин, — повторил свирепый усач. — Я вломил им.
— Он служил в пограничной полиции, — объяснил Ленни. — Черкес с горы Кармель.
— Я думала, ты ехала только для того, чтобы формально договориться об интервью, — сказала Сония, стараясь оставаться спокойной. — А теперь говоришь, так и было задумано?
— Что ж, — ответила Линда, — это позволит нам сделать совместное заявление. Коалиции, БАПОРу и даже «Международной амнистии».
— Нет, — сказала Сония. — Ничего это не позволит.
— Крис может позже взять у них интервью, если захочет, — сказала Линда. — Сомневаюсь, что удастся уговорить их вернуться сегодня же.
Похоже, подумала Сония, обе они прекрасно знают, что Крис отказался писать об этой истории в секторе Газа. Наверное, ей стоило довериться ему раньше. Но у нее были на то собственные соображения, и не хотелось быть доносчицей.
— Да, и Элен Хендерсон приедет. В качестве свидетельницы, — сказала Сония. — Мы должны дождаться ее. — Она оглянулась на приоткрытую дверь и увидела бледные, чумазые лица детей, без боязни пялившихся на них. — Я считала тебя просто волонтеркой, Линда. Что помогаешь печатать документы для коалиции, что-то вроде этого.
