— Но Он сам по себе поэзия, Крис, — возразил Эрнест. — А бомбы — это наше, а не Его. Как бы то ни было, Он лучше, чем Эзра Паунд
[377]
.
— Два старых бородатых бродяги, — заявил Лукас, — обоим место в клетке.
— А что поселенцы Кфар-Готлиба думают? Хочет Бог мира или войны?
— Насколько я понимаю, — сказал Лукас, — иногда Он хочет и то и другое. Но обычно — в разное время.
— Как вы можете потешаться? — обозлилась Линда, хотя на самом деле они были серьезнее некуда. — Это исторически обосновано.
44
Бежав от гнева пророков, Лукас оказался на туманном берегу холодного Филистимского моря
[378]
, прогуливался среди эллинистического вида молодежи в тесных купальниках. Он только что вернул себе взятую напрокат машину, принял душ, сменил рубашку и надел поношенные шорты цвета хаки, которые оказались в дорожной сумке. Он искал Сонию, которая была где-то на пляже.
Юные эллины были в основном израильскими моряками в увольнении. Их база располагалась на Зеленой линии и частично на израильской территории. Наконец он нашел Сонию среди волейболистов. Когда он позвал ее, другая девушка тут же встала на ее место.
— Что, якшаешься с врагом?
— Кто враг? Эти ребятишки? Они мне не враги. Я часто останавливаюсь здесь по дороге в сектор. У них всегда находится лишний пропуск.
— Очередная странность этой войны.
— Крис, я ни с кем не воюю. Что с твоим лицом? Оно все распухло.
— Кажется, ничего не сломано, кроме моста. Надо попробовать подогнуть его и поставить на место. Один зуб шатается.
— Тебя что, били?
— Да. В Кфар-Готлибе. Эрнест говорит, я не первый репортер, кому там досталось.
— Нужно помазать чем-нибудь дезинфицирующим.
— Ничего, пройдет.
Он взял ее под руку, и они пошли вдоль кромки воды; мелкие волны лизали им лодыжки.
— Мне только что рассказали, что ты возишь гашиш из сектора в Тель-Авив.
— Кто рассказал?
— Черт! Я надеялся, ты будешь отрицать. Звучало-то дико.
— Так я и отрицаю. Конечно отрицаю. Ты действительно думаешь, что я какая-нибудь чокнутая наркобаронша?
— Да нет. Но поселенцы так говорят. Что это они вдруг?
— Это они про Нуалу.
— Проклятье! Так я и знал! И ты ездила с ней.
— Я об этом не знала вплоть до последней поездки. Понимаешь, она занимается этим не ради выгоды. Это такая схема, в которой участвуют Рашид, фракция партии и Шабак. Поселенцам-то какое дело? Они наверняка в курсе этого дерьма.
— Ну, если ты ищешь Абу Бараку, — сказал Лукас, — то поселенцам очень даже есть до этого дело. Потому что Абу Барака — это они. Поселенцы из Кфар-Готлиба. То же и с Нуалой. Нельзя участвовать в грязных делах и одновременно катить бочку на поселенцев. Это лишь подтверждает все их подозрения.
— Но кто им насвистел-то?
— Линда. Она одна из них. В смысле, она была там, когда они меня прессовали. Она говорит, что видела кучу гашиша и перевозит его Нуала.
— Поганая белая сучка, — сказала Сония без особой злости. — Что думаешь? Но она ничего не видала. Я в это не верю. Кто-то ей рассказал.
— Мало этого, они обвиняют нас в смерти Ленни. Еще говорят, что Нуала перевозила взрывчатку. И похоже, думают, что и ты в этом замешана. Что взрывчатка предназначалась Разиэлю и Де Куффу. Твоим приятелям.
Сония засмеялась:
— Взрывчатка? Они что, шутят?
— Не знаю, шутят они или что. Но они хотят, чтобы я занялся одной историей. Жирной историей. О плане разрушить Аль-Аксу. Вроде той затеи Вилли Ладлэма.
Они дошли до спиралей колючей проволоки, обозначавших конец пляжа. Постояли секунду, глядя на ограждение, и пошли обратно. Неожиданно Сония оторвалась от Лукаса и побежала по воде, оступаясь и снова вставая, а зайдя по грудь, нырнула в набежавшую волну, скрылась в ней, потом появилась за линией прибоя. Пару минут она плыла параллельно пляжу, потом отдалась на волю волне, которая понесла ее к берегу, и вышла, покачиваясь, из пены к Лукасу.
— Сколько раз ты ездила с Нуалой?
— Не могу припомнить.
— Сколько?
— Раз пять-шесть. Как-то так.
— Достаточно, чтобы примелькаться. А возможно, и чтобы тебя сфотографировали. Почему не сообщила мне, что она возит наркоту?
— Как бы я тебе сообщила?
— Не знаю. Я ведь тоже ездил. Могла бы намекнуть.
— Я думала, вы с Нуалой дружны.
— Не так чтобы очень.
— Ну, если я у них под колпаком, — сказала она, — то и ты тоже. Особенно после вчерашнего.
Они шли вдоль кромки моря.
— Зря ты мне не доверилась, — сказал он.
— Чего они хотят от тебя?
— Если не вдаваться в лишние подробности, они хотят, чтобы я кое-что написал. Озвучил некую версию.
— Правдивую версию?
— Их версию правды. Обещают, что меня оставят в покое. Если напишу.
Они свернули на пляж, и Сония, пройдя охрану, направилась в женскую раздевалку переодеться.
Когда они проехали полдороги до Иерусалима, свернув с приморского шоссе, Лукас сказал:
— Это наверняка связано с делом Абу Бараки. Ты, я, Нуала — все мы имеем к нему отношение. И мы — слабое звено.
Какое-то время они ехали молча.
— Мне приснился сон, — сказал Лукас. — По крайней мере, думаю, что это был сон. А может, галлюцинация. Что я разговаривал с маленькой дочкой Рудольфа Штейнера, Дифтерией.
— Тут полно грязного экстази. Честное слово. В Тель-Авиве. Повсюду. Кое-кто добавляет его в фалафель
[379]
. А то в гашиш. И что тебе сказала малышка Дифтерия?
— Она звучала похоже на Линду Эриксен. Хотя одну вещь она сказала… сказала: «О чем люди думают, то сбывается».
