— Да нет. Очень нравится, — сказала она и добавила: — Не мог бы ты убавить этот свет, а то у меня будет припадок эпилепсии, слышишь, что я говорю?
Он снисходительно поцеловал ее и скомандовал по-арабски. Когда грохот и вспышки прекратились, в темном танцзале, в падающем сверху луче света, появилась высокая, темнокожая, поразительно красивая молодая женщина. Стэнли сделал жест, приглашая всех к столу. Один из юношей-арабов принес поднос, на котором стояли бутылка «Перье», бутылка «Столичной» и тарелочки с нарезанным огурцом, оливками, арабским хлебом и вроде бы икрой.
Женщину звали Мария-Клара. Когда Сония попробовала заговорить с ней по-испански, та в светской манере ответила, что родилась в Колумбии, в департаменте Антиохия и неподалеку от Медельина. У нее было аристократическое и трагическое лицо. Сония предположила, что она посредник между Стэнли и колумбийскими торговцами кокаином.
— Тебе стоило бы послушать выступление Сонии, — по-английски сказал Марии-Кларе Стэнли. — Это что-то потрясающее. Скоро мы ее запишем.
Предложение Стэнли было приятной фантазией, основанной на периодических попытках примазаться к какой-нибудь местной записывающей фирме. Когда-то на московском Арбате он торговал из-под полы пластинками с ритм-энд-блюзом, а теперь, будучи владельцем «Мистера Стэнли», почувствовал себя настоящим импресарио. Стэнли и его амбиции стали постоянной головной болью Сонии. До знакомства с ним она двенадцать лет не пела перед публикой. Однажды вечером прошлой весной она встретилась в Тель-Авиве со старым одноклассником из Френдс-скул, и они пошли в «Мистер Стэнли» попробовать джаз. Музыканты родом были из краев к востоку от Вислы, Сония же и ее приятель, мелкий чиновник посольства в Анкаре, — оба с виду афроамериканцы, по каковой причине их встретили с огромным энтузиазмом. Для Стэнли их присутствие было удостоверением подлинности или хотя бы создавало атмосферу.
Той ночью она была пьяна и весела. Ее уговорили спеть парочку песен Гершвина. «Наша любовь пришла, чтобы остаться», «Как долго это продолжалось?». Кайф был полный. После этого Стэнли постоянно зазывал ее к себе. А еще всегда хотел, чтобы она стала его девушкой, — как она подозревала, не столько для постели, сколько чтобы всегда быть при нем. Для пущей подлинности или хотя бы создания атмосферы.
Она выпила хорошую порцию «Столичной», закусила ломтем арабского хлеба с икрой. Настроение у нее поднялось.
— То, что надо, Стэнли. Ценю!
Стэнли в ответ изобразил несчастного Пьеро. Скрестил татуированные руки на груди и опустил уголки губ. Сказал печально:
— Сония, я так скучаю по тебе. Почему ты больше не заходишь?
У него были светло-голубые глаза и очень темная кожа под ними, так что всегда казалось, будто он смотрит с унынием.
— Хотела вернуться, — сказала она. — Надеялась, ты позволишь мне выступить.
— О чем речь! — радостно воскликнул он и взял ее за руку. — Да в любое время. Хоть сейчас. Эта молодая женщина потрясающе поет, — обратился Стэнли к своей гостье. — Невероятный голос. До дрожи пробирает.
Мария-Клара кивнула с мрачным одобрением.
— Ну, так я свободна на следующей неделе, — сказала Сония, желая оставить себе несколько дней на подготовку. — Когда хочешь, чтобы я приступила?
— Когда сможешь, тогда и приступай. На следующих выходных?
— Договорились, — сказала она. — Меня это устраивает. Условия прежние?
Прежние условия обязывали Стэнли заплатить пять тысяч американских долларов за семь вечеров по два выступления за вечер. Когда он первый раз предложил ей такую сумму, она подумала, что он шутит. Однако это была не шутка; он ворочал большими деньгами, и ему нравилось, как она поет. За такую сумму стоило иметь с ним дело, по крайней мере на несколько недель.
— Условия те же, — подтвердил Стэнли.
Сверх условленной суммы он щедро оделял наркотиками, и, связываясь с ним, главное было — не брать их. Насколько понимала Сония, за оговоренную плату он не ждал от нее ничего сверх пения. За бесплатный же наркотик вполне мог потребовать определенных услуг, сексуальных или еще каких. Он знал, что она работает в секторе на Международный детский фонд, что у нее есть удостоверение сотрудника ООН и возможность пользоваться ооновским транспортом.
— Тебе есть где жить в Тель-Авиве? А то мы можем устроить.
— Я уже подыскала место, — сказала она.
Это было не совсем правдой. Она знала пансион недалеко от моря, который принадлежал двум старым берлинским спартаковкам
[46]
, знакомым ее родителей.
— Ты, случаем, не едешь в ближайшее время в Газу? — спросил Стэнли. — С какой-нибудь из их белых машинок?
Ей было известно, что он переправлял туда наркотики. Он заявлял, что у него есть связи как в армии и в гражданской администрации, так и среди местных шебабов. Бело-голубые ооновские фургоны, курсировавшие между горой Злого Совета
[47]
и Оккупированными территориями, представляли для него практический интерес.
— Вряд ли, Стэнли. Думаю, мне там уже не рады.
— Ну хорошо, — сказал он, — если соберешься, можем провернуть одно дельце. У меня там есть друзья. — Предложение, как всегда, недвусмысленное. Прощаясь, он задержал ее руку в своей. — Погоди, Сония. Минуточку. У меня кое-что есть для тебя.
— Все в порядке, Стэн, обойдусь. Мне нужно возвращаться.
На самом деле улица сейчас была пуста, до пяти утра ни автобусов, ни шерутов до Иерусалима. Он скрылся в задней комнате, оставив ее в компании Марии-Клары, рядом с которой она чувствовала смятение.
— Ты красива, — сказала отрешенная, печальная колумбийка. В ней была серьезность танцовщицы танго. — Не стоит уходить так рано.
— Благодарю.
— Глядя на тебя, я вспоминаю Кубу. Ты похожа на кубинку. И говоришь, как там.
— Спасибо на добром слове, — сказала Сония. — Но я слишком неуклюжая по сравнению с кубинками.
Сония более или менее привыкла к Стэнли, но от Марии-Клары ее в озноб бросало.
— А знаешь, — сказал Стэнли, — нам звонил твой старый дружок. Кларнетист.
— Рэй Мелькер? Как он?
Она чуть не спросила, не завязал ли тот с наркотиками, но в подобной компании это был неуместный вопрос.
— Он в Сафеде
[48]
. Водит экскурсии. Хочет работать. Приехать и поиграть для нас.
