— Он Сильный, — заявил Де Куфф, возвышая голос. — Он Владыка Вселенной. Он Единый. Он — три великих Сефирот. Он говорит всякий день в темноте. — Де Куфф запнулся, словно забыл слова.
— Суть случившегося с Иовом, — подсказал Разиэль.
Где-то проблеяла одинокая овца.
— Суть случившегося с Иовом, — закричал Де Куфф, — в том, что Владыка Вселенной оставил его в царстве Сатаны! А царство Сатаны — это мир форм, мир вещей… Потому что всякая плоть — трава
[425]
, — продолжил Де Куфф, обратясь к горе, — вся красота лилий есть иллюзия. Единственная красота — невидимая красота. Единственный истинный мир — мир незримый. Таким был мир первого Адама. И то, что Иордан обратил свои воды вспять, означает конец иллюзиям.
— Разиэль, — мягко спросила Сония, — ты что-то подбросил в чай?
— Не сбивай его, — сказал Разиэль. — Ему нужна поддержка.
— Разиэль? — переспросила она. — Ральф, что ты положил в чай?
— Целебные травы, — ответил Разиэль. — Травы этой горы. Иордана.
— Хватит! — крикнул старик Де Куфф. В каждой руке он держал по пучку травы с комком земли. — Подождите. Ты боишься за меня, мой мальчик? — спросил он Лукаса нежнейшим голосом. Он казался приятно удивленным и спокойным — такой обаятельный, безмятежный старик.
Больше всего, думал Лукас, ему хочется, чтобы этот старик помог ему разобраться в своей жизни, исцелил его раны, разрешил все сомнения. Но это было лишь действие чая.
— Что ты делаешь? — спросила Сония Разиэля. — Да кто ты такой, чтобы…
— Идем, — сказал Разиэль.
Кивком пригласил их следовать за собой. Взял старика под руку. Оба они улыбались.
На следующей поляне выше по течению реки он повернулся к Лукасу и Сонии:
— Хочешь знать, кто я такой, Сон?
— Что он собирается делать? — спросил Лукас Сонию. — Крестить нас? Я-то уже…
— Я с радостью, — сказала Роза. И стала расстегивать рубашку. — Я готова. С чаем все в порядке, — сказала она Сонии. — Я его заваривала.
Сония повернулась к Мелькеру:
— Зачем подсыпал в чай эту дурь, Разиэль? Ты идиот или что?
— Считай, что я Дин. Левая Рука
[426]
. Третий лишний.
— Ты? — спросила Сония. — Ты?
— А, да ладно. Ну подсыпал в чай чуток экса для бодрости. Тем из нас, кто незнаком с Олам ха-демут. Нашим несуфиям, которые не ведают об Алам аль-Миталь
[427]
. Отсталым, которые не разбираются в mundus tertius — mundus marginalis
[428]
.
— И Преподобному дал. Ты убьешь его.
— Не давал. Нет-нет.
— Черта с два, не давал. Давал, господи боже! И Крису тоже.
— Ну, самую малость, чтобы поднять настроение.
— Я не верю тебе. А что насчет меня?
— Абулафия говорил: «Женщина сама по себе мир». К тому же в твоем чае ничего нет.
— Не хочу портить милое молитвенное собрание на свежем воздухе, — сказал Лукас. — Но довольно прохладно и мы под кайфом, в таких случаях принято говорить типа адью. Так как насчет того, чтобы закругляться? Потому что в общем…
— Это был наркотик, — бесстрастно сказала Сония. — Как ты мог такое сделать со мной? — закричала она Ралиэлю. — Все испоганил, урод!
— Сония, дорогая, у тебя в чае ничего нет, кроме мяты. Некоторые испытывают неприятное ощущение, наблюдая промежуточный мир. Под этим, — хладнокровно объяснил он Лукасу, — я имею в виду мир, существующий между материальным и духовным.
— В последнее время, — сказал Лукас, — я испытываю неприятное ощущение, не наблюдая его.
— Я тебе этого не прощу, — сказала Сония Разиэлю. — Это все уничтожает.
— Только потому, — ответил Разиэль, — что все и должно быть уничтожено.
Казалось, они улетают все выше и выше, но Лукас не мог с уверенностью сказать, принимал Разиэль наркотик или нет. Поток, казалось, мчался все стремительнее. Что там была за теория, будто Иисус — это галлюциногенный гриб? Или то была лишь шутка? Или и шутка, и теория?
— Сония, — сказал Разиэль, — кто ты такая, чтобы это говорить? В прошлом году, в позапрошлом? Не ты ли нюхала со мной? Не ты ли говоришь, что иначе не слышишь этого в звуке? Синергии. Ты была наркоманкой. Ты приносила опиаты в пять миров. Свою суфийскую дурь и таблетки.
— Я завязала. Жизнь переменилась.
— «Высшая любовь», — насмешливо пропел Разиэль. Именно эту песню Сония пела Лукасу предыдущим вечером. Это подтвердило одно его давнее подозрение. — «Высшая любовь».
— Чего ты хочешь от нас, Разиэль? — спросила Сония. Все затихли.
— Я имею в виду, если все это было только ради того, чтобы нагрузиться, то что дальше?
— Дальше — идем в город, — ответил Разиэль. — Это следующий этап. Ты должна доверять мне.
— Вот уж извини, — проговорила Сония.
— Знаешь, — сказал Лукас, когда они полезли наверх, — в последний раз я так улетел под Майлза Дэвиса. Под его «Молчание»
[429]
. Послушать бы сейчас.
Элен Хендерсон внизу под ними упала на колени.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — помогите кто-нибудь! Мне страшно.
— Прежде Избавления, — сказал им Разиэль, — скорбь. — А как вам виделось Избавление Божие? — Он возвысил голос. — Хотите увидеть колесницу? Вы увидите ее. Хотите увидеть, как восстает Храм? Увидите и это.
— Ты веришь ему? — спросил Лукас, опираясь на карликовое деревцо.
— Она мне верит, — сказал Разиэль, внимательно глядя на Сонию. — Она знает, что все требует разрешения противоположностей. Она воспитывалась на диалектике. Закон неизменен, но его вид меняется, форма меняется.
— Так веришь? — переспросил Лукас; Сония продолжала глядеть на реку. — Ты веришь ему?
— Из этих видимостей мы возводим, — сказал Разиэль. — Верьте тем, кто знает. Из этого хаоса, из этого уродства возникает высшая любовь, Сония.
— Я хотела этого, — сказала она Лукасу. — Очень хотела. Но это бред собачий. Trayf
[430]
.
