Ее суфийский учитель в Нью-Йорке был человек музыкальный и отослал ее обратно петь. Со времени ее учебы пению миновало много лет, и ей пришлось вспоминать былые навыки насколько возможно. В детстве она слушала всех певиц. Белые казались не столь пугающе недостижимыми, поэтому она взяла себе за образец некоторых и подражала им, начиная с Мэрион Харрис и Рут Эттинг. Потом Джун Кристи, Аните О’Дэй и невероятной Джули Лондон, в которую влюбилась издалека, а особенно Энни Росс времен вокального трио Ламберт, Хендрикс и Росс
[120]
, заслушиваясь их пластинкой со стандартами Каунта Бейси и другой, с песенкой на ее слова «Твист». Она боготворила великих певиц соула, но чувствовала, что ей до них далеко. Правда, иногда пыталась петь под Чаку Хан
[121]
. А изредка, если была под кайфом, если думала, что никто не слышит, никто не видит, могла попробовать спеть, как мисс Сара Воан
[122]
, что осмеливалась делать, только максимально точно следуя ее манере, будто совершая торжественный обряд. Со временем она и впрямь стала воспринимать себя как некое подобие белой исполнительницы, которой не хватает энергии и страсти, необходимых джазовой певице, но достаточно своеобычной, достаточно пикантной, чтобы выступать в кабаре.
Под занавес первого отделения она спела «Как долго это продолжается?»
[123]
в стиле мисс Сары, заслужив вполне восторженные овации.
— Спасибо, товарищи. Спасибо за бурные продолжительные аплодисменты.
На сцену дождем полетели шекели, американские доллары, цветы — люди выражали признательность кто во что горазд. Старичье швыряло даже дешевые бриллиантики, завернув в носовой платок. Она подняла лишь пару роз и послала публике воздушный поцелуй.
Она направлялась к столику, за которым сидели ее друзья, когда ее остановил какой-то человек. У него были темные глаза, загорелое открытое лицо, на котором было написано сильнейшее возбуждение.
— Такой Сары Воан я еще не видел, — сказал он, — с тех пор, как видел саму Сару Воан.
Она одарила его заученной приветливой улыбкой:
— Большое вам спасибо!
— Меня зовут Крис Лукас. Мне вас рекомендовал Януш Циммер. Он сказал, вы изучаете суфизм, и я хотел спросить, не могли бы мы немножко побеседовать? — Она ничего не ответила, и он добавил: — Знаете, это любопытно. Выступать здесь. И изучать религиозное верование.
Сония не торопилась беседовать с друзьями Януша.
— Простите, — любезно ответила она, — я хочу присоединиться к друзьям.
— Всего минутку-другую.
Она едва заметно пожала плечами, как бы говоря: «Забавно, я не могу выслушивать вас, а вы, похоже, не слышите меня», тактично обошла его, намереваясь подсесть к друзьям из НПО
[124]
.
Одной из причин, по которой Стэнли приглашал Сонию выступать в своем клубе, была та, что ее концерты привлекали коллег Сонии из неправительственных организаций, занимающихся благотворительной деятельностью. Среди них было много восхитительных девах из лучших стран мира; с большинством из них Сония работала в Сомали и Судане. Эти девчонки могли быть датчанками или шведками, финками, канадками или ирландками — светловолосый, северный тип, чьи бабушки, родные или двоюродные, были миссионерками в жарких странах и трудились на той же ниве, смиренно и не навязывая своих взглядов, не обманываясь относительно своей роли здесь, но оттого не менее усердно.
Тем вечером за столиком Сонии сидели две такие женщины; датчанка средних лет по имени Инге Риккер и зубастая и кудлатая королева родео Элен Хендерсон. Молодая Хендерсон прежде была волонтером в благотворительной организации Джерарда Ф. Розы из канадского Саскатуна, поэтому все звали ее Саскатунской Розой. Обе работали на Ближневосточное агентство ООН в секторе Газа. Сония ждала еще Нуалу Райс, свою ирландскую подружку, связанную с организацией, известной как Международный детский фонд.
Инге и Роза неистово хлопали ей. Сония наклонилась и обняла их:
— Привет, девчонки! А где Нуала?
— За сценой со Стэнли, — ответила Элен.
Сония села и налила себе высокий стакан минеральной из бутылки, стоявшей на столике.
— Как живется, без приключений? — спросила она Инге и Элен.
Обе работали в лагере беженцев в окрестностях Хан-Юниса в секторе Газа.
— Все пытаемся поймать Абу Бараку, — сказала Инге.
— Абу и его веселых проказников
[125]
, — добавила Элен. — Прошлой ночью чуть было не схватили.
— Кто это такие? — спросила Сония.
Элен, слегка нахмурясь, осуждающе посмотрела на нее:
— Ты не слышала об Абу Бараке? Небось все медитировала, а?
— Ну не укоряйте меня, — сказала Сония. — Я не была там несколько месяцев.
Тогда они рассказали ей об Абу Бараке, мстителе из Газы.
— Он называет себя Отцом Милосердным. И о нем ни слова не найдешь в «Джерузалем пост» или в американских газетах. — Инге уныло улыбнулась, показав незалеченные последствия двадцати лет, проведенных в Африке.
Сония почувствовала, что они исподволь давят на нее.
— Вы к армии обращались? — спросила она.
— Армейские отвечают, что не знают, кто это такой, — сказала Инге. — Официально отвечают.
— А неофициально?
— Неофициально, — откликнулась Роза, — им на это насрать. Говорят: «Предоставьте свидетельство».
— Он убил кого-нибудь?
— Мы не знаем. Если и убил, сообщений об этом не было. Он калечит людей. Увечит.
— Нападения совершаются так, чтобы списать их на самих же палестинцев, — сказала Инге. — Но наши палестинские юристы утверждают, что это бессмысленно. В любом случае доказательства у нас нет.
