После концерта включили музыкальный автомат, и народ пошел танцевать. Женщин не хватало, так что она поспешила спрятаться за кулисами с Раззом Мелькером.
— Ты в порядке, Разз? — спросила она. — Здоров?
— Я чист, Сония. — Его улыбка стала еще шире, янтарные глаза сияли. — Жизнь — это чудо.
— Лучше держись подальше от Стэнли, — посоветовала она.
Когда она повернулась, чтобы уйти, Разз окликнул ее.
— Сония? — неуверенно пробормотал он. — Хочу попросить кое о чем. Об одолжении.
— Конечно. Говори.
— Мы уезжаем из Сафеда. Хотели бы поехать в город.
— То есть не сюда?
— Я имею в виду в город. В Иерусалим.
— Что ж, очень хорошо.
— Есть один человек, Сония. Ты должна с ним познакомиться. Поверь, обязательно должна.
— Угу! — осторожно кивнула она. — Ну а он кто, христианин, еврей или…
— Больше того.
— Ух ты, — беспечно отозвалась она. — Человек, которого мы ждали, да?
— Возможно, — сказал Разз. — Я игрок, карты до конца не раскрываю.
— Что я могу для тебя сделать?
— У нас мало людей. А у него очень много книг. Я хотел попросить, не смогла бы ты помочь их перевезти.
— Спроворить вам авто? Или самой предложиться?
— Не надо грязи! Ты же мне как сестра.
Она засмеялась:
— Я бы не прочь проехаться до Сафеда. С радостью отвезла бы тебя, будь у меня машина. Но я продала ее нелегально. Я до сих пор не знаю, выпустят ли меня без нее из страны. Где остановишься в Иерусалиме?
Он радостно пожал плечами, и она ушла.
В зале к ней бросились подбивать клинья несколько пижонов, но, поскольку они все говорили одновременно, ей удалось ускользнуть, никого не обидев. На пути к столику, где сидели ее подруги из НПО, перед ней вновь вырос тот человек, который уже подходил к ней.
— Ты действительно можешь меня выручить, — сказал он с извиняющейся улыбкой. — И мне хотелось бы с тобой поговорить. Очень нравится, как ты поешь.
Видно было, что он пил. Если может позволить себе брать спиртное у Стэнли по этим ценам, подумала она, значит деньги у него водятся. Но он был не очень похож на случайного ценителя джаза. Скорее на человека, который не властен над своими удовольствиями.
— О, спасибо! — ответила она. — Извини, что тогда убежала. Торопилась, понимаешь. Как Януш?
— Думаю, дожидается следующей войны.
— Точно, — сказала она. — Ян обожает войну. Я встречала его в Сомали. И во Вьетнаме он тоже был, освещал ее с вьетнамской стороны. Летал с кубинскими летчиками на штурмовиках в Эритрее и писал об этом. Однажды появился в сомалийском Байдоа.
— Интересный парень, — сказал Лукас. — А здесь он что делает?
— Здесь он живет. Он еврей.
— Нашел свои корни?
— Никогда не считала Яна человеком, имеющим корни. Так о чем, говоришь, ты пишешь?
— О религиозной одержимости. Я слышал, ты суфийка.
— Так ты тоже занимаешься теми, кто свихнулся на почве религии? Это не сейчас началось, приятель.
— Принижение не мой конек, — сказал Лукас, — и меня не влечет очевидное. Больше того, сам всегда был религиозен.
— Это правда?
— Правда, — ответил Лукас. — Не хочешь выпить, я угощаю?
— Не увлекаюсь, — ответила Сония. — Впрочем, может быть, дамы хотят. Дамы?
Лукас внезапно обнаружил, что его окружили женщины скандинавской наружности, которые, похоже, были не прочь выпить, что те и поспешили подтвердить. Так что вечер обойдется ему дорогонько.
Лукас наклонился к уху Сонии, чтобы перекричать автомат, который играл «Лафайет» Каунта Бейси:
— Никак не возьму в толк… А что ты вообще здесь делаешь?
— Почему бы мне не быть здесь? Я тоже еврейка.
— Неужели?
— Что значит «неужели»? Считаешь, слишком темная кожа для еврейки? Это подумал?
— Нет. Просто странно, что ты приехала в Израиль изучать ислам. Ведь ты живешь в Иерусалиме?
— Да.
— Собираешься сегодня возвращаться?
— Автобусом в половине третьего.
— Не стоит. Позволь подвезти тебя, — предложил Лукас.
Поколебавшись, она согласилась:
— Было бы неплохо. Спасибо.
— На автовокзале тоскливо в такое время, — сказал Лукас.
Они вышли вместе. Ночная толпа занимала уличные столики кафе «Орион» напротив «Мистера Стэнли». Описать эту публику можно было одним словом: подозрительная. Когда Лукас и Сония проходили мимо, оживленная, свистящим шепотом, уличная торговля затихла — к ним приглядывались. Ближние к ним типы предпочитали пастельных тонов одежду в обтяжку, у многих были крупные волосатые запястья.
— Долгосрочную визу получить легко, — говорила Сония. — А Тарик Бергер живет здесь.
— И он суфийский учитель?
— Он последний. Тебе нужно познакомиться с ним.
— Я бы с удовольствием.
Она внимательно посмотрела на него:
— В сущности, я могла бы свести тебя с кое-какими очень интересными людьми здесь. Если окажешь мне услугу.
— Какую?
— Еще раз подкинуть меня завтра. В Сафед, и помочь привезти оттуда друзей. С книгами и вещами.
— Хорошо, — сказал Лукас. — Это я могу. О’кей. Договорились.
— Наш пианист хочет переехать в Иерусалим. Он принадлежит к одной религиозной группе в Сафеде. Эти люди могут быть интересны для тебя.
— Отлично, — сказал Лукас.
По дороге в Иерусалим они сбили шакала, перебегавшего шоссе. Его предсмертные повизгивания долго преследовали их.
— Не выношу таких вещей, — сказал Лукас. — Теперь будет мне сниться.
— Да, ужасно. Мне тоже.
Некоторое время спустя Лукас сказал:
— Мне честно понравилось, как ты поешь. Надеюсь, не думаешь, что это просто лесть.
— Придется поверить. Да? — Чуть позже она добавила: — Не хочу, чтобы мое имя появлялось в газете.
— Что, нельзя даже упомянуть, какая ты действительно прекрасная джазовая певица?
— Нет.
— Ладно. На газеты я не работаю.
Она подробнее рассказала ему о вест-сайдском суфийском андерграунде — в Нью-Йорке, не в Иерусалиме, — о «Догбер-риз» и выступлениях в Нью-Йорке.
— Ты в Бога веришь? — спросил он.
— Господи! Ну и вопрос.
— Ну извини. Мы ведь говорим о религиозной одержимости.
