— Вы к мистеру Де Куффу? — несколько испуганно спросила она их по-английски.
Сония успокоила ее, сказав, что они те, кого она ждет, — приехали к Де Куффу. Лукас наконец понял, что видел ее на фотографии с Цилиллой и американским писателем.
Женщина проводила их в дом через комнату, увешанную темными великолепными пейзажами, похоже не имевшими никакого религиозного содержания. Но в нижнем уголке каждого охрой была выведена одна или несколько букв еврейского алфавита. В изысканном стиле. Первой шла «шмель», верхние черточки ее «вав» были как струны музыкального инструмента, «йуд» — с точеной формы нижним концом. Вторая буква — «заин», третья — «хей».
За перегородкой в конце комнаты каменная винтовая лестница вела в помещение без окон, в котором находился длинный стол и картонные коробки, набитые книгами.
Возле коробок в ожидании стояли двое мужчин. Один — молодой и хлыщеватый, в темных солнцезащитных очках и кожаном пиджаке, в котором Лукас узнал одного из музыкантов со вчерашнего концерта Сонии. Второй был лет под шестьдесят, вялый, с округлыми плечами, одетый в нечто, когда-то бывшее элегантным серым фланелевым костюмом.
— Сония, — сказал молодой, — ты просто потрясающа. Вечно буду тебе благодарен.
— Да ладно, Разз, я-то тут при чем? — ответила она. — Просто реквизировала парня с машиной. Это Кристофер Лукас. Он пишет о религии. Знакомьтесь, Кристофер — Разз.
— Мне понравилось, как ты играл, — сказал Лукас.
— Ну и отлично, — ответил молодой. — Спасибо. — Он с улыбкой отступил в сторону, чтобы представить им второго: — Кристофер, Сония, — это Адам Де Куфф, наш учитель.
Не зная, что в таких случаях допускает местный обычай, Лукас слегка склонил голову и в мусульманской манере прижал руку к сердцу. Вряд ли это было уместно в Сафеде, но он действовал по привычке. Ему казалось, что это свидетельствует о его благих намерениях.
— Спасибо вам обоим, — сказал Адам Лукасу и Сонии. — Вы очень добры.
У него был приятный голос, выдававший в нем уроженца американского Юга и человека культурного. Наблюдая за Сонией, Лукас заметил, что в ней нет и следа того сдержанного высокомерия, с каким она поначалу держалась с ним вчера вечером.
— Как видите, книг у нас много, — сказал пожилой. — Хотелось бы забрать как можно больше.
Лукас вышел на улицу и подогнал машину к студии Гиги, въехав задом на мощеный тротуар. В Израиле это делали все и постоянно. Но в Сафеде нарушение даже самого светского закона оставляло легкое ощущение космической вины.
Следующие полчаса они были заняты тем, что переносили коробки с книгами и складывали их в багажник лукасовского «рено». Последними погрузили три чемоданчика с одеждой.
— Прекрасно, — сказал Лукас. — Кто еще едет?
— Только мистер Де Куфф и я, — ответил Разз.
Выезжая с нарушением правил движения задним ходом с улицы, они миновали хасидок в головных платках, совершающих послеобеденную прогулку. На углу Иерусалимской улицы один из группы бородатых мужчин, кажется, узнал их и толкнул локтем остальных. Те обернулись и без всякого стеснения враждебно уставились на машину.
— Похоже, мы им не нравимся, — заметил Лукас.
— Это местное ополчение, — объяснил Разиэль. — Полиция нравов. Наверно, счастливы, что мы уезжаем.
Но люди, которых Разиэль назвал полицией нравов, отнюдь не выглядели счастливыми. Кое-кто из них шагнул на мостовую, глядя на проезжающий «рено».
— Чем мы им не угодили? — спросила Сония. — Мы же чиллоним, правильно? — (Чиллоним — так ортодоксальные иудеи называли неверующих соплеменников.) — У нас же с ними ничего общего.
— Конечно, — сказал Де Куфф. — К вам у них никаких претензий. Дело в нас. В Разиэле и во мне.
— Почему?
— По многим причинам, — ответил Разз. — Среди них есть парни, которых я знал в Бруклине. Я одно время жил там. Они помнят, что я забил на учебу. А еще им не нравилось содержание наших экскурсий по Сафеду.
— Чем не нравилось? — поинтересовался Лукас.
— Мы водили людей по тем же местам, что и они.
— И что в этом плохого?
Разз уныло улыбнулся:
— Мы немножко углублялись в сравнительную религию.
— Например?
— Например, говорили, что форма не так уж отличается от пустоты
[137]
, — вмешался Де Куфф.
— Проводили параллели с индуизмом, — объяснил Разз.
— Им не нравились параллели с индуизмом? — со смехом спросила Сония.
— На нас были жалобы, — сказал Разз. — Кто-то натравливал местных мордоворотов.
— Хасидим говорят, что все есть Тора, — добавил Де Куфф. — Мы с ними согласны.
Нацеленный на религию репортер в Лукасе толкал его поинтересоваться у Адама, что значит «все есть Тора». Но он не успел вежливо сформулировать вопрос — пришлось сворачивать на главное шоссе, которое тут шло вниз по склону горы Ханаан, и перед ним до озера вдалеке уступами простирались холмы.
— Боже, какой вид! — выдохнул он.
— Говорят, — заметил Разиэль, — из Сафеда можно видеть от Дана до Галаада.
— Да, — поддержал его толстый меланхоличный друг. — Мир от края до края.
Сония, сидевшая рядом с Лукасом на переднем сиденье, улыбнулась и посмотрела на него. Сердце у Лукаса жарко забилось. Он был счастлив, что они чувствуют одинаково, пусть их чувство вызвано чепухой постороннего. В такой момент и в таком месте это казалось чепухой приятной, и даже, возможно, больше. Это порождало радостное возбуждение, и он положил себе не забыть как-нибудь спросить у нее, что бы, как она думает, это значило.
— Это благословение? — обратился он к Де Куффу. — Видеть такое?
Де Куфф ответил на каком-то из языков Священного Писания.
— Перевести? — бодро поинтересовался Разз. — Или и так понятно?
— Разумеется, — сказал Лукас, — переведи.
— Это по-арамейски. Из комментария к «Бытию». — Благоговейные слова толкования странно звучали, произнесенные в небрежной хипстерской манере; похоже, наркоман, подумал Лукас, знавший нескольких, подобных Раззу. — Когда было сказано: «Да будет свет», под светом имелся в виду свет ока
[138]
. И первый Адам мог видеть всю вселенную.
— Но это не совсем ответ на мой вопрос.
— Так подумай над этим, — сказал Разиэль, — на досуге.
Он глянул на Сонию и увидел, что высокомерие Разза рассмешило ее. В нем вспыхнула ревность и глупая обида — неприятные чувства, подходящие разве юнцу.
