— Из тех, что вопят: «Покайтесь, близок конец!» Да?
— Точно. Вопят о конце света. А у себя дома крупные дельцы.
— И как они, не шарлатаны?
— «Шарлатаны» — понятие растяжимое, — весело заявила она с притворно-наивным видом. — И вообще, как насчет свободы совести? — Она снова стала серьезной. — На меня не будешь ссылаться?
— Ну что ты, можешь быть спокойна, — ответил Лукас.
— Вопрос о религиозных организациях здесь ставится так: имеют ли они политическое влияние? Не важно где: здесь, в Штатах или в какой третьей стране. Христиане, евреи, мусульмане или кто другой.
— А Галилейский Дом?
— Некоторым здешним кругам Галилейский Дом нравится. И некоторым кругам на родине, которым нравятся определенные здешние круги. И которые связаны с евангелистами.
— В этом деле, — сказал Лукас, — считается более благим давать, нежели получать.
— Правильно. И они являются жертвователями. Они не просят деньги у жирных котов — они сами их дают. На политические кампании и на что угодно. Инвестируют. А доходы имеют от рекламы на кабельном телевидении и прямой почтовой рекламы.
— Интересно, — сказал Лукас и спросил, не доводилось ли ей слышать о молодом человеке по имени Ральф, или Разиэль, или Разз Мелькер.
Сильвия тут же ответила:
— Ральф Мелькер — это большая головная боль. Его досье — просто печальная повесть.
— Вот как?
— Сперва конгрессменша получает гневное письмо о том, что группа Разиэля следит за старой синагогой в Сафеде. Жалуется, что они «Евреи за Иисуса» или что-то в этом роде. Знаешь, это вечная история — люди видят здесь что-то и пишут своему конгрессмену в Штаты.
— А что тут такого? Они же налогоплательщики, — возразил Лукас.
— Конгрессменша переправляет их жалобы в посольство, а те отсылают дальше — нам. Просто спихивают: разбирайтесь, мол, сами.
— Естественно.
— Оказывается, Ральф действительно принадлежал к «Евреям за Иисуса». К тому же он на заметке в DEA
[150]
, то есть он музыкант и заядлый наркоман. Затем оказывается, что папаша Ральфа тоже конгрессмен, да еще посол в прошлом. Активно занимается политикой в Мичигане, демократ. Семья отправляет Ральфа сюда на исправление и воображает, что он тут читает Тору и трудится на винограднике, поет с другими народные песни у костра. Так что это неактуально для нас. Общие сведения для внутреннего пользования на случай, если кто наверху заинтересуется.
— А что насчет такого пожилого, Адама Де Куффа?
На сей раз Сильвии потребовалось совершить небольшое путешествие в недра консульства, откуда она вернулась, пожимая плечами:
— Bubkes
[151]
о Де Куффе. — Еще в Лос-Анджелесе она нахваталась словечек на идише и забавлялась, пользуясь ими на их родине. — Но тут есть люди, которые занимаются тем, что они называют «опасность культа». Они могут знать о нем. А еще можно обратиться к суперинтенденту Смиту в Главное полицейское управление. Всякие «пророки» и «мессии» — это по его части.
Несмотря на всю свою уступчивость, Сильвия не позволила Лукасу воспользоваться телефоном в консульстве, даже для звонка по городу.
— Нельзя, — сказала она ему. — И помни: все звонки по городскому записываются.
В июне Лукас съехал с квартиры Цилиллы. Они редко виделись с момента ее возвращения из Лондона. На какое-то время она уехала на коневодческую ферму под Тиверией, якобы покататься на лошадях и поработать над киносценарием. Они всё собирались встретиться и поговорить. Когда канадского журналиста, знакомого Лукасу, перевели в другое место, Лукас договорился присматривать за квартирой в его отсутствие. Квартира была в центре города, рядом с Сионской площадью, на восьмом этаже роскошного, мрачноватого с виду дома, облюбованного ювелирами и, как предполагалось, исключительно надежного в смысле безопасности.
Если, живя у Цилиллы, Лукас подолгу не выходил из дому, отсиживаясь в квартире, то теперь он пользовался каждой возможностью выбраться куда-нибудь из центра. Как-то он вызвался перевезти вещи Де Куффа в его жилище в Старом городе. Сония дала ему ключ.
Сама Сония жила в районе Рехавия, на верхнем этаже облупленного дома османской постройки, неподалеку от дома Цилиллы, и не слишком отличавшегося от него, по крайней мере снаружи. Квартиру украшали деревянные фигурки сантерийских
[152]
святых, афиши кубинских фильмов и моментальные фотографии ее коллег в разных кризисных районах мира. Фотографии на память представляли широко улыбающихся молодых белых людей в летнем хаки, позирующих в окружении темнокожих заморышей на фоне засушливого коричневого пейзажа или буйной зелени.
Гостиная была завалена вещами Де Куффа, в основном книгами и переплетенными манускриптами. Со времени смерти Бергера Сония была занята разборкой и перевозом томов, его и Де Куффа. Старый австриец умер в университетской клинике после нескольких часов пребывания в коме. Большую часть последних дней дома он находился с Разиэлем и Де Куффом; они все трое словно переместились в некое духовное пространство.
Большинство книг, дневников и записных книжек Бергера оставались на его квартире в Старом городе. Все его записи были на немецком, который Де Куфф знал, а Сония нет. Она унаследовала то немногое из его имущества, что имело практическую ценность: несколько персидских манускриптов, небольшую коллекцию исламского искусства — образцы куфических рисунков, копированных притиранием, и каллиграфии — и мебели. Также обнаружилось несколько тысяч американских долларов на счете в амманском банке.
Сония в конце концов договорилась с Вакуфом, мусульманскими религиозными властями, о захоронении Бергера на мусульманском кладбище. Вакуф не потребовал возвращения квартиры Бергера, которая, возможно, была в их собственности, но те еще не знали о Де Куффе и его последователях.
Лукас перенес с полдюжины коробок с книгами в машину и направился к Львиным воротам в восточной стене, чтобы подъехать как можно ближе к бывшей квартире Тарика. Паркуясь, он сказал себе, что когда-нибудь его машину сожгут из-за желтых израильских номеров.
Поднимаясь с первой порцией книг по древним ступеням, он увидел Разиэля, который, сидя на террасе, наблюдал сверху за его усилиями. Не обращая на него внимания, Лукас вернулся за следующей коробкой.
Когда все коробки были наконец перенесены, он увидел, что Разиэль улыбается ему с дивана на террасе.
