— Обычным способом. Взяли такси на пропускном пункте. Там меня знают. Всегда прибегаю к их помощи.
— Его ждут с распростертыми объятиями, — сказал Маджуб. — Все его знают.
Но, по правде говоря, Маджуб лишь проявлял вежливость. Эрнест, в котором палестинцы безошибочно распознавали израильтянина, серьезно рисковал, приезжая в Газу, особенно в вечернее время. Адвокат Маджуб прилагал определенные усилия, чтобы организовывать приезды и отъезды Эрнеста, и его безопасность до некоторой степени зависела от влияния самого Маджуба в местной общине. Но врагами Эрнеста были не одни палестинцы, хотя любой, кто нападет на него, скорее всего, будет палестинцем. Были и те, кто посмеется иронии такого нападения.
— Хочу, чтобы они привыкли к Линде, — сказал Эрнест, — поэтому мы представляем ее везде.
— Впервые в секторе? — спросила Сония хорошенькую Линду.
— Я встречалась с отдельными поселенцами. Брала интервью. Но в Газа-Сити впервые.
— Отсюда все видится совсем по-другому, — сказал Лукас.
— Да. Конечно, они могли бы лучше прибираться на собственных улицах.
Все замолчали. Лукас украдкой посмотрел на Маджуба, который продолжал есть, делая вид, что не расслышал слов Линды.
— Линда, — сказала Сония, — здесь есть трудности с водой. А еще проблема военной оккупации. И с канализацией. Люди живут на сорок центов в день.
— Могу поклясться, что то же самое говорят белые про Гарлем. А, Сония? — хмыкнула Нуала.
— Да, что-то в том же духе, — согласилась Сония. — И про Соуэто, как я понимаю.
— Мы сегодня были в суде, — сказал Эрнест. — Маджуб и я. В общем, у судьи по гражданским делам.
— И как всегда, — подхватил Маджуб, — мы проиграли. Лично я еще не выиграл ни одного дела.
— А что было за дело? — спросила Нуала. Ее с Сонией это не слишком заинтересовало.
— Мы просили рассмотреть заявленное ходатайство по конфискации удостоверения личности, — пояснил Эрнест. — Солдат неизвестно почему забрал у человека его карточку. Сам человек говорит, что без всякой причины. Он не знает ни имени солдата, ни какой тот части.
— И вы тащились аж из Иерусалима на слушание по поводу идентификационной карты? — удивился Лукас.
— Нам о многом нужно поговорить, — сказал Маджуб. — Пора подготовить доклад для «Международной амнистии».
— Давно пора, — согласился Эрнест. — Не напали на след Абу Бараки?
— Да не особо, — ответил Лукас. — Но я верю в его существование.
— Мы все должны верить в его существование, — сказал Эрнест.
— Это точно, — проговорила Сония, глядя на зажигающиеся огни порта и луч прожектора израильского корабля, обшаривающего старую гавань. — Особенно в такой вот вечерок.
Креветки были превосходны. Все жалели, что не подавали пиво или вино.
— Как-нибудь отправимся в Александрию, — сказал Маджуб. — Там по-прежнему можно выпить вина.
— Пока еще, — добавила Сония.
— В последнем деле, которое у меня было по поводу карточки, — сказал Эрнест, — бедняга заявил, что солдат съел ее. Суд, конечно, хохочет, правильно? Но мы порасспросили свидетелей, и что вы думаете?
— Какой-нибудь остряк и вправду ее слопал?
— Вот именно! Сожрал пластик и все остальное. Так что мой клиент остается без работы.
— Забавно, — сказала Нуала без тени юмора.
— Да, забавно и по-своему ужасно, — вздохнул Лукас.
— Забавно, пока это не случилось с тобой, — сказала Нуала.
Лукас поднял стакан и провозгласил:
— За то, чтобы когда-нибудь где-нибудь как-нибудь — для всех все забавное было забавным!
32
Однажды, пока Де Куфф и его последователи были в Эйн-Кареме, а Сония прибиралась в бывшей квартире Бергера в Мусульманском квартале, вошли двое молодых людей, которые заявили, что являются представителями Вакуфа, исламских религиозных властей. Сония предложила им кофе, но те решительно отказались. Оба были в джелабах и белых традиционных шапочках. Один был низкоросл и смуглолиц, второй — с болезненного цвета лицом, обрамленным тонкой бахромой бородки. У бледного были большие выразительные глаза и крупный нос. В совокупности его черты создавали облик человека не от мира сего, наделенного слегка гротескным обаянием. Сонии тут же вспомнилась виденная ею фотография молодого Фрэнка Синатры. Она подумала, что своему старомодному английскому этот человек научился в Индии или Пакистане.
— Здесь было медресе, — объяснил он Сонии. — Также здесь жил наш возлюбленный учитель аль-Хуссейни. И блаженной памяти шейх Бергер аль-Тарик, который был твоим другом. Мы думали, что ты, как мы, правоверная.
— Принимая все это во внимание, — добавил его смуглолицый спутник.
— Мы тут для того, чтобы постигать веру, — сказала Сония. — Молиться и изучать. Поэтому я здесь. И поэтому пригласила друзей.
— Который из них твой муж? — спросил похожий на Синатру.
Прежде чем она успела придумать приемлемый ответ, тот заговорил снова:
— Если ты тут для того, чтобы изучать и постигать, друг возлюбленного Бергера аль-Тарика, тогда ты непременно должна знать, что учение из учений, вершина познания есть ислам.
Последовала пауза. Второй молитвенным жестом быстро коснулся лба.
— У меня нет мужа, — сказала Сония. — Я живу одна. Я тоже любила благословенного Бергера аль-Тарика, но он не был мне мужем. Я чту ислам, и мои друзья тоже.
Посетители секунду смотрели на нее.
— А что такое старик рассказывает христианам? — спросил смуглый. — Почему они собираются вокруг него?
— И даже сюда приходят, — добавил бледный.
— Ему было видение, — ответила Сония. — Он обращается ко всем, не только к христианам.
— К евреям?
— Да.
— Верующим?
— Он чтит все религии. Не добавляет ничего своего. Поощряет мусульманскую веру.
— Но он еврей, — сказал человек с лицом молодого Синатры. — Нам сказали об этом. И ты. Ты сама тоже.
— Абдулла Уолтер был рожден евреем. Великий шейх. Друг аль-Хуссейни. Это был его дом. Я его последовательница. Мои друзья веруют так же, как я.
— Как дом аль-Хуссейни, он должен принадлежать Вакуфу, — сказал смуглый. — Но им владел христианин, армянин, последователь франкского папы
[289]
. И живут в нем евреи.
— Для меня это дом Бергера, — ответила Сония. — Всё здесь славит его.
— Пожилой обращается к народу перед христианской церковью, которая была мечетью Салах ад-Дина. Мы видели его там.
