Он сделал большой глоток разбавленного виски; усталость притупляла действие алкоголя, и он чувствовал, что ему скорее грозит тахикардия, нежели опьянение.
Выбор универмага «Мейси» как места, где легко затеряться, был не случайной импровизацией; однажды ему уже удалось таким способом избавиться от преследования. Это случилось на Рождество — еще большие толпы покупателей, соответствующее убранство. В тот раз его преследовал мужчина средних лет с заячьей губой, которому Конверс в рейсовом автобусе неосторожно воспрепятствовал лапать пассажирок между ног. Мужчина молча отступил в конец салона, но, когда Конверс сошел на Юнион-Сквер, последовал за ним. Кляня себя на чем свет стоит — вот же угораздило дурака лезть куда не просят, — Конверс попытался затеряться в уличной толпе, но мужчина с заячьей губой не отставал, как собака, взявшая след. На каждом перекрестке Конверс весь сжимался, ожидая пули, ножа или какого-нибудь томагавка в спину. Наконец он стремглав бросился в «Мейси» и только там отделался от хвоста примерно таким же способом, как сейчас.
Как странно и глупо все складывается, думал он. В те несколько минут, в которые ему удалось заставить себя хладнокровно поразмыслить над ситуацией, он решил, что лучше уж, когда тебя преследуют за дело, если ты грабишь бедняков, например, или, допустим, отравитель детей, чем просто несчастный, трусливо обеспокоенный гражданин. В этом хоть есть какой-то шик, может, даже в глазах Бога. Он заказал себе еще виски.
Будь он хоть немного смелее во Вьетнаме, то мог бы погибнуть с честью — как те герои, которые гоняли на мотоциклах и гибли, становясь жертвами собственной молодой энергии и joie de vivre
[42]
. А теперь он неизбежно встретит смерть здесь — где творятся еще более непонятные дела, — и смерть эта будет такой же странной и глупой, как везде.
Он расплатился и пошел вниз, в холл. Прежде чем выйти из тех же боковых дверей, через которые вошел в отель, он постоял секунду между ними, затем шагнул на тротуар. Ни бороды, ни коричневой машины.
Перейдя Мишшн-стрит, он обернулся и посмотрел вокруг, но никаких признаков преследования не заметил. Он прошел до Говард-стрит, по ней — до Седьмой и к тому времени, как повернул обратно в сторону Мишшн, уже боялся уличных грабителей не меньше, чем давешних преследователей. Что ж, вроде бы ему и вправду удалось на какое-то время от них оторваться.
Контора Элмера располагалась на углу Седьмой и Мишшн, в трехэтажном здании, два нижних этажа которого занимала рубашечная фабрика. У Конверса был свой ключ от лифта.
На двери, ведущей к кабинетам через грязный коридор, был звонок. Он позвонил и услышал голос Франсес:
— Кто там?
— Конверс.
Замок щелкнул. Перед ним в люминесцентном офисном свете стояла Франсес, подозрительно щурясь.
— Господи Исусе! Джонни, дружок!
Кожа у нее под глазами чуточку обвисла, но poitrine
[43]
была, как прежде, высокая и крепкая.
В «Пасифик пабликейшнс» ничего не изменилось. Над столом Майка By все так же висела фотография Мао Цзэдуна с надписью поперек нагрудного кармана Председателева френча:
Майку By,
настоящему несгибаемому
марксисту-ленинцу и отличному парню.
Твой друг на вечные времена,
Председатель Мао
Это написал Конверс перед своим отъездом во Вьетнам.
Р. Дуглас Долтен, в котором ничто — ни цвет лица, ни запах — не выдавало алкоголика, сидел в этот поздний час за своим столом, печатая на машинке заключительную историю недели. Он был бледен и опрятен, как всегда. Завидев Конверса, он медленно встал.
— Вот те на! — воскликнул он. — Наш юный Джон, прямо с полей сражений! — Губы его раздвинулись в дракульей улыбке. — Гип-гип, — тихо крикнул он, — ура! Гип-гип…
— Дуглас, — укоризненно сказала Франсес, — пожалуйста! — Она смотрела на Конверса, умирая от любопытства. — Твой тесть очень хочет тебя видеть.
— А я — его, — сказал Конверс.
Элмер Бендер работал в огромной полутемной комнате. Из всей обстановки, кроме письменного стола, тут были только кресло под кожу, старомодная вешалка да электрическая кофеварка. На столе — россыпь фотографий мертвецов, которыми «Найтбит» обычно иллюстрировал свои истории. Писать о мертвецах можно было что угодно: что они бродяги-убийцы, судьи-садисты, малолетние нимфоманки — в суд они подать не могли. Только в Юте можно было подать в суд от лица покойника, поэтому было крайне важно, чтобы мертвец прибыл из какого угодно штата, кроме Юты.
Элмер, сложив руки, сидел с важным видом за макетом первой полосы еженедельника. Через всю страницу шел заголовок аршинными буквами: СУМАСШЕДШИЙ ДАНТИСТ ВЫРВАЛ ДЕВУШКЕ ЯЗЫК.
— Садись, дорогой мой мальчик, — сказал Элмер. — Ты ничего не понимаешь?
Конверс рухнул в кресло.
— Абсолютно, — ответил он. — Кто-то разрисовал наши стены всякой жуткой хренью.
— О стенах ничего не знаю. Мардж где-то скрывается. Джейни в Канаде.
— В Канаде? Какого черта она делает в Канаде?
— Она у Филлис и Джея. Мы отправили ее из Калифорнии к ним в Канаду.
— Зачем?
— Зачем? Затем, что ее родители — преступники. На кой черт ты занялся героином? Совсем спятил?
Конверс прикрыл глаза. В памяти снова всплыла заполненная паром душевая.
— Я так понимаю, — проговорил он, — что мы спалились.
Элмер коротко кивнул.
— Кто следит за мной?
— Не знаю точно. Ты оторвался от них?
— Да. В «Мейси».
— Чего я не понимаю, так это почему они тебя просто не арестуют.
— Значит, меня ищут. Прямо сейчас.
— Ищут? Дорогой, тебя уже нашли. Ты знаешь, где Мардж?
Конверс помотал головой:
— Может, с парнем, который доставил товар.
— А может, уже мертва. — Элмер встал из-за стола. — На этот раз я умываю руки. Она — моя дочь, но я больше не в силах помогать ей. Она уже взрослый человек, а я старик. — Он смотрел на Конверса, свет с потолка сверкал на металлической оправе его очков. — Кем ты себя вообразил? Наркобароном? Это была ее идея?
— Наша общая.
— Мардж я могу понять, она ненормальная. Но в тебе я разочарован.
— Это была безумная идея, — вздохнул Конверс. — Во Вьетнаме только и слышишь: все, мол, этим занимаются. Все-таки перспектива там сильно сбитая.
— Так нам внушают, — сказал Элмер. — С кем ты имеешь дело?
— Да с этими людьми… Вроде бывшие дружки Ирвина Вайберта.
