Эдди покачал головой:
— Не знаю, Рэймонд.
— Ты все понял, приятель, да? Это было неприемлемо.
Эдди слабо улыбнулся и пожал плечами:
— Что я могу сказать, Рэймонд?
Мардж кончила собираться и взглянула на лежащего Джеральда. У того на губах выступила то ли пена, то ли какая-то слизь.
— Неужели никто не попытается?..
— Давай пошевеливайся! — оборвал ее Хикс.
Джоди по-прежнему стояла на коленях возле мужа и раскачивалась, давясь воздухом. Она взглянула на них удолбанными, расширенными от ужаса глазами и попыталась встать.
— Есть здесь соль? — спросила Мардж.
— Не сегодня, — ответил Эдди.
Она попыталась было броситься к двери, но Эдди легко ее поймал и оттащил назад.
Хикс, не глядя по сторонам, шел к «лендроверу». Мардж шла следом с охапкой поспешно собранных вещей. В окне конторы виднелся сидевший на своем месте футболист, и ей показалось, что он должен был слышать их шаги, — но они прошли мимо, и он даже не поднял головы от того, что он там читал. За домик они заплатили заранее.
Когда они забрались в «лендровер», дверь их бунгало распахнулась и на секунду в проеме возникла рвущаяся наружу Джоди. Но тут же Эдди втащил ее назад и захлопнул дверь.
— Долгая ночь будет у Эдди Писа, — сказал Хикс, когда они выехали на шоссе.
Лицо его было таким же бескровным, как и руки. Он вел машину, и его глаза обшаривали ночь за окном, словно со дна морского — толщу воды.
Мардж опять плакала.
— Мне не по силам выносить такое, — пожаловалась она. — Для меня это слишком.
— Ты держишься молодцом.
По приморскому шоссе они проехали Санта-Монику и Венис с его пассажами.
— Все-таки почему Джеральд?
— Потому что он марсианин. Они все — марсиане.
— А ты кто тогда?
— Я христианин и американец, который сражался за честь своей страны. И не позволю, чтобы марсиане поимели меня.
— Господи, — сказала Мардж, стараясь совладать со своим дрожащим голосом, — ты убил человека!
— Возможно.
— Он ведь просто ничтожество, которому втемяшилась дурацкая идея, — она заглянула в беспощадные глаза, стараясь увидеть в них его прежнего. — Такой же, как мы.
— Пис хотел меня поиметь. Жестко, без вазелина.
— На той неделе мы готовы были избавиться от скэга.
— Он ударил меня, — сказал Хикс.
Мардж утерла слезы и стиснула лоб.
— Он тебя ударил? — недоверчиво спросила она неожиданно тонким голосом. — Ты что, трехлетний ребенок?
— Я был пьян. Идея показалась прикольной.
Мардж попыталась поставить себя на его место, чтобы понять, как это идея вкатить Джеральду чрезмерную дозу могла показаться прикольной. К таким вещам она не привыкла.
— Значит, хрен с ним, с Джеральдом?
— Точно, — сказал Хикс. — Хрен с ним, с Джеральдом.
— Поделом ему.
— Поделом суке.
От ощущения, что ей нет дела до Джеральда, Мардж стало холодно. Она натянула свитер.
— Мне надо бы уколоться при первом удобном, — сказала она. — Теперь я точно больна.
— В Хюэ, — сказал Хикс, — бывало, что ребята погибали в день своего прибытия. Утром они еще были на Гавайях, а после полудня — уже мертвые. В Хюэ за одно утро застрелили шестерых моих однополчан.
— Все, я успокоилась. Хрен с ним, с Джеральдом.
Они выехали на скоростную автостраду, и Мардж, развернув в полутьме дорожную карту, стала указывать Хиксу дорогу. Близ Онтарио их догнала патрульная машина и несколько миль висела у них на хвосте. Иногда какие-то люди, которых было не разглядеть, преследовали их, перестраиваясь из ряда в ряд и мигая фарами.
Дважды Мардж ошибалась с поворотом, приходилось останавливаться и разворачиваться на пустой площадке перед торговым центром или в заросшем травой тупике между двумя рядами освещенных изгородей из колючей проволоки.
— Хочу наконец выбраться из этого города, — сказал Хикс.
Они взяли курс на восток, к Сан-Бернардино.
— Так для чего я это сделал? — некоторое время спустя спросил Хикс.
— Месть? — предположила она. — Долг чести?
Он молчал.
— Желание показать, что ты мужчина, а не баба? Чувство справедливости? Христианская вера? Хюэ?
— Я освободил мудилу от его хватки.
Мардж подняла повыше ворот свитера.
— Он не любил эту хватку, — сказала она. — Чувствовал себя виноватым… Тут замешана политика. Может, ты не в курсе.
Хикс неслышно засмеялся:
— Зато я в курсе… что теперь нам кранты.
— Что ж, — сказала Мардж, — ты меня знаешь. Я тебя не подведу.
— Вот и хорошо.
— Может, нам стоит разделиться?
— Нет, — ответил он, — разделяться мы не будем.
Она не взглянула на него и промолчала, когда он это сказал. Если допустить мысль о том, чтобы бросить его хотя бы на минуту, она погибнет — так ей казалось.
Пожалуйста, можно я теперь поеду домой? Как это трусливо, отвратительно, буржуазно.
Лучше остаться. Если не можешь разорвать одним махом — будь его тенью.
Где-то на шоссе номер 15, посреди пустыни, она заставила его остановиться. Совершенно измученный, он повиновался и сделал короткую остановку.
— Хочешь, я сяду за руль?
Он достал с заднего сиденья флягу, смочил ладони водой и похлопал себя по щекам.
— Ты не хочешь садиться за руль, ты хочешь уколоться. В любом случае я знаю, куда мы сейчас едем. Знаю, где можем остановиться.
Колоться было очень неудобно. Теплая вода в крышке фляги, раскрытый вещмешок на полу, пропановая горелка, обжигавшая руки. Мардж была тенью.
— Чего нам не хватает, — сказала она, вводя иглу себе в ляжку, — так это твердости.
Потом все было дивно. Солнце, взошедшее над пустыней, перекати-поле и тишина.
— Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты, — проговорила она.
* * *
Возвращение в Беркли на автобусе было утомительным. По дороге к дому Конверс заглянул на стоянку на Телеграф-авеню присмотреть подержанную машину. Что бы с ним ни случилось, размышлял он, в конце концов, это Калифорния и в любом деле, от самоубийства до гражданского бунта, здесь не обойтись без машины. Разглядывая ценники, он вспомнил, что в наличии у него лишь остаток от двухсот долларов, полученных от Элмера. Чтобы иметь моральное право требовать от него еще, надо что-нибудь написать для «Найтбита», а для этого придется провести несколько часов за машинкой и выкурить бог знает сколько косяков. Не вариант, решил он.
