Невозможно было не думать о Джейни, но наркотик полностью притупил страх за нее.
— Где твоя мать?
— На Востоке в больнице. Она давно уехала отсюда.
— Устала от множества народу?
— Она считала его богом.
— Ну, — сказала Мардж, — с ее стороны это было глупостью.
— Нет, — возразил Кейджелл, — она думала, что он действительно бог. Она не единственная, кто так думает. Однажды его посетили настоящие церковники, чтобы спросить его об этом.
— И что он им сказал?
— Прикинулся, что так оно и есть.
— А сам он верил в это?
— Похоже, что верил. Теперь он говорит, что был богом не больше, чем любой другой человек, только другие не знали, что они боги, а он знал.
— Ты думаешь, он был богом?
— Я не знаю. Может, он и бог. Я хочу сказать, как мы можем это знать?
— Когда я была маленькой, — сказала Мардж, — было такое объединение, называвшееся Лига Обезбоженных Воинов.
— Обезвоженных?
— О-без-бо-жен-ных. Обходились без Бога.
— Злые?
— Все были злые, когда я была маленькой. Я тоже злилась. — Мардж встала, продрогнув в одном полотенце. — Как здесь хорошо! Что это за место?
— Это целая история, — сказал Кейджелл. — Оно называется Эль-Инкарнасьон-дель-Вербо — Воплощенное Слово. Во времена миссионеров здесь жили иезуиты, но мексиканцы их запретили, и монахи закопали все свое золото и ушли. Потом это место стало частью ранчо Мартинсона. Мы — я и Дитер — ходим иногда с металлоискателем. Нашли много чего замечательного. Только не золото.
— Как ранчо досталось Дитеру?
— Думаю, от матери. Ее девичья фамилия была Мартинсон.
— Что же, — сказала Мардж, — повезло ему.
Она оделась и неторопливо пошла искать Хикса.
— Он спит, — сказал ей Дитер. Он предложил ей пива, и она не стала отказываться. — Через пару часиков встанет, быстро соберется, и вы отправитесь по своим делам.
— Я думала, мы их сделаем здесь.
— К сожалению, я не могу помочь вам с героином.
— Значит, я ошибалась. Я думала, вы как-то с этим связаны.
— Вы ошибались. — Он глотнул вина и осуждающе, как ей показалось, взглянул на нее. — Большую дозу колете?
— Честно говоря, и не знаю, — ответила она. — Его так много.
— Если он вьетнамский и если вы будете колоться дальше, у вас выработается сильная зависимость. Может быть, уже и выработалась.
— Мы думаем, а вдруг это все у меня в голове.
— Давно это у вас?
— Нет, не очень.
— Это хорошо, — сказал Дитер. — Тогда вы можете завязать, если захотите. Я могу вам помочь.
— Неужели?
— Поменьше высокомерия, — сказал он. — Это некрасиво.
Мардж внутренне напряглась. Она не испытывала к нему неприязни.
— Пожалуйста, только не надо хиппанских проповедей, мистер Естественность
[81]
. Я не принадлежу к вашей Церкви.
Его маленькие серые глазки испытующе смотрели на нее.
— Насколько для вас важны деньги? Вы действительно хотите, чтобы он этим занимался?
— На деньги мне плевать.
— Хорошо. Бросьте героин в пропасть и пойдемте удить рыбу.
— Предложите это ему.
Он замолчал, сидя со стаканом вина на нижней ступеньке алтаря, словно собираясь с силами.
— Вы мне нравитесь, — сказал он наконец. — Рад видеть вас здесь.
— Приятно слышать это от вас.
— Хикс рассказывал, чем мы тут занимаемся?
— Он говорил, что вы хиппующий роши. Я не очень хорошо понимаю, что это значит.
Дитер сделал большой глоток.
— Когда-то давно, — мрачно сказал он, — здесь на горе происходило нечто совершенно особенное.
— Что-то вроде духовных поисков?
— В сущности, да, духовных поисков. Но это трудно выразить словами.
— Так я и думала. Это связано с тем, что вы были богом?
Дитер вздохнул:
— Теперь я не бог, и никогда им не был. В любом обычном понимании этого слова. По политическим соображениям я сделал кое-какие заявления. Я был убежден, что эпоха требует этого. Если бы у меня получилось, все было бы оправданно.
Мардж засмеялась:
— Вы как мой отец-коммунист. — Она смахнула светлую героиновую слезу и покачала головой. — Как много людей думают, что знают все лучше всех, и гонят дикую лажу. Это грустно.
— Слушай хиппанскую проповедь, — объявил Дитер. — Когда душа оставляет тело, она попадает в пустоту, и там ее одолевают искушения. И первое искушение таково: она видит пару в постели — и естественно, что в душе пробуждаются остатки неодолимого желания. Зрелище манит сильней и сильней, пока не затягивает по-настоящему. Душа зримо увидела собственное зачатие. Она проделывает обратно путь, каким явилась на свет, и это конец освобождения. Вот что случилось с нами. Думаю, это наркотики погубили нас. Нас затянуло, потому что это было так приятно. Ты ведь сама употребляешь, так что должна понимать.
— Абсолютно, — сказала Мардж. Она прикрыла глаза. — Это ужасно, действительно ужасно. Ужасно, что мы не можем избавиться от этого дерьма ради чего-то лучшего. Если бы существовал способ, я бы сказала… я бы сказала: сделаем это.
— Сделаем это, — сказал Дитер. — Заставим его остаться.
Блаженно паря в облаке наркотика, Мардж засмеялась.
— Если бы я могла молиться, — сказала она, — я бы попросила Бога бросить бомбу на всех нас — нас и наших детей, — чтобы уничтожить всех до единого. Чтобы нам ничего не было нужно. Ни наркотика, ни любви, ни чьей-то грязной задницы, ни чьей-то идиотской выпендрежной болтовни. Это выход, — умиротворенно добавила она. — Окончательное решение.
Дитер выпрямился и внушительно посмотрел на нее.
— Глупость, — негромко сказал он. — В том-то и дело, что это не выход. Это в тебе говорит дешевый торчковый пессимизм. И откуда взяться чему-то еще, если ты только и делаешь, что дырявишь себя и пялишься на трещины в стенах? Начни здесь новую жизнь, — закричал он на нее, — жизнь принадлежит сильному!
— Сильному? — презрительно спросила Мардж. — Сильному? Кого это ты, черт возьми, имеешь в виду? Супермена? Социалиста? — Она устало поднялась и прислонилась к стене. — Ты кретин, — сказала она Дитеру. — Фашист. Где ты был во время Второй мировой?
