— Я это поняла, когда ты крикнул, что Джейни у них.
— Извини.
— У тебя не было выхода.
— Понимаешь, — объяснил Конверс, — они сказали… а не то…
За очередным поворотом впереди показались габаритные огни грузовиков, едущих из долины. Они нагнали главную автоколонну Братства. Пришлось ползти за последним грузовиком на скорости пятнадцать миль в час. В кузове маленькие смуглые руки держались за веревочные поручни, испуганные глаза глядели из-под тента на свет их фар.
— Он хочет, чтобы мы подобрали его, — сказала Мардж.
— Я это слышал.
Она молчала.
— Даже если мы туда доберемся, — сказал Конверс, — его там не будет.
Она уткнула лицо в ладони.
— Мне плохо, — сказала она и, свернувшись калачиком, прижалась боком к сиденью. — Слушай, — секунду спустя сказала она, — я должна попытаться. Но не ты. Может быть, если мы выберемся отсюда, тебе лучше поехать за Джейни.
— Он не придет.
— Хикс придет.
— Если придет, — устало сказал Конверс, — то принесет героин и все начнется заново, будь оно проклято. Он ненормальный. И не слишком умен.
Она утерла слезы рукавом.
— Он спустился за тобой, — сказала она. — Вот почему он спустился. Мы могли выскользнуть и так.
Конверс дико устал. Согнувшись за рулем, он пытался разглядеть дорогу сквозь пыль и тьму. Каждая мышца болела.
— Вряд ли.
— Да, он не совсем нормальный, — сказала Мардж. — И не слишком умен. Но иногда люди совершают подобные бесхитростные вещи. Пользуются случаем помочь друзьям. Почему ты не можешь отплатить тем же?
— Я могу, — сказал Конверс. — Уже плачу. Но он не придет.
— Тебе приходилось поступать так же?
— И да и нет, — сказал Конверс. Когда он обернулся к ней, она придвинулась к нему, прижавшись лбом к жесткой металлической спинке сиденья. — А как именно «так же»? — спросил он. — Я не знаю, что сделал этот парень или почему. Не знаю, что делаю я, и почему, и хорошо это или плохо.
— Это что-то простое, — ответила Мардж. Она скорчилась на сиденье, упершись головой в пластиковое стекло окна. — Господи, как же мне хреново.
— И никто не знает, — доверительно сказал Конверс. — Вот тот принцип, который мы защищали во Вьетнаме. Вот из-за чего воевали.
* * *
Когда он преодолел часть подъема, слева поднялась луна и резкий серебряный свет озарил линию гор. Боль от раны стала сильнее. Подогнув под себя ногу, он медленно перевалился через плоский камень, так чтобы тяжесть тела пришлась на бедро и здоровое плечо. Потом встал на колени и принялся медленно раскачиваться, убаюкивая раненую руку. Поначалу-то казалось, что боль терпимая, и он карабкался под песни и пульсирующий ритм, звучавшие в голове.
Это было все равно что есть семена ипомеи. Сперва думаешь: не так уж и плохо, ешь еще и еще, но вскоре тебе становится до того плохо, что хуже некуда. Сперва думаешь: ведь раньше я ел их — и ничего, но вот сейчас-то они подействовали.
Было такое ощущение, будто под пальцами отделился кусок его собственной плоти; далеко не сразу он понял, что кровавая масса в его руке — это холщовый мешочек, расплющенная мягкая пуля, ударившая его под мышку и опрокинувшая на землю.
Ранил его бородач.
Попытка встать причинила мучительную боль. Он закрыл глаза от ослепительной луны и принялся возводить в основании черепа голубой светящийся треугольник. Вокруг треугольника была густая тьма, и потребовалось немалое усилие, чтобы очертить границы голубого свечения. В центре треугольника он представил ярко-красное пятно и в него поместил свою боль. Пылающее пятно освещало треугольник изнутри, и он выделялся на фоне тьмы.
Все, что мне надо, билась мысль, — это треугольник и песня, тогда я взберусь на эту сучью гору.
Песня должна быть простой и приятной, потому что ты будешь слушать ее час за часом, в противном случае она может свести тебя с ума, когда боль сольется с нею.
Он запел «Долину Красной реки». Воздуху не хватало, и он испугался, что легкие не наполняются, что они пробиты, но убедил себя, что туловище цело, внутренние органы не задеты и работают нормально.
Он был рад, что остался один. Треугольник не подводил, а с ним и ноги.
Основную трудность представлял дождь. Это был легкий дождик, который становился все теплее, — дождик, какой случается в джунглях и перекрывает путь бризу, — и потребовалось изрядное усилие воли, дабы осознать, что сейчас стоит самая что ни на есть ясная лунная ночь и он идет по сухой земле, твердой как камень, сухой, как мел, как его пересохший рот.
У входа в лаз он несколько раз глубоко вдохнул, сбросил рюкзак и повесил за лямки на ствол винтовки, торчавший над здоровым плечом.
Среди деревьев на вершине горы сверкали огни, звучала музыка; это мешало концентрироваться, что бесило его. Здание миссии то озарялось светом, то пропадало в темноте. Стиснув зубы, он добрел до резной передней двери, взобрался по ступеням, злясь, что боль стала неуправляемой и приходится тащить ее с собой.
Дитер сидел при выключенном свете. Комнату освещали только иллюминация снаружи и лампочки на пульте перед ним. Увидев Хикса, он в тревоге встал.
— Может, зажжешь свет? — сказал Хикс.
Дитер зажег настольную лампу и щелкнул тумблерами, отключая иллюминацию в лесу. Хикс опустился в жесткое испанское кресло и швырнул на пол окровавленный холщовый комок. Всю дорогу наверх он сжимал его в правой руке. Наркотик он бросил к подножию алтаря.
Дитер посмотрел на комок, потом на Хикса.
— Чего ты так смотришь на меня, Дитер?
— Ты ранен. Истекаешь кровью.
— А ты думал, это все шутки? — спросил Хикс, пытаясь отлепить окровавленную рубашку от раны. — Ты слишком долго жил в этой глуши.
— Что произошло? Кто это там внизу?
— Я разнес их поганую машину из подствольника, — со смехом сказал Хикс. — Ты видел?
— Нет, — ответил Дитер. — Но слышал. — Он медленно опустился на стул рядом с Хиксом. — Рэй, ты взорвал полицейскую машину? Убил агента?
— Они сами убивают друг друга, — ответил Хикс. — Они психи, алчные ублюдки. Я разнес машину — это все, что я знаю. Дай воды.
Дитер принес ему родниковой воды в керамической чашке.
— Где твоя девушка?
— Они свалили. — Он встал, попробовал, работает ли плечевой сустав, и снова сел. — Если прорвутся, то подберут меня. Мне до жары надо добраться к восьмому шоссе, прежде чем начнут погоню.
— Рэй, это ее муж. Даже если они живы, они не станут тебя искать.
Дитер пошарил в темноте, ища стакан с вином.
