Конверс забрался обратно в «лендровер».
— Тогда ладно. Поехали, заберем его.
Она подошла к машине и с жалостью посмотрела на него.
— Слушай, — сказала она. — Ты давно уже мог выйти. Ты сидел за рулем… мог бы заехать на автобусную остановку. Мог бы остаться на той заправке.
— Не шути со мной, — ответил Конверс. — Посмотрим, там ли он. Все равно больше нечем заняться.
Она села в машину.
— Дурь будет у него.
— Осмелюсь сказать, что, видимо, будет. То-то радости, да? Заодно и приложишься.
— Не знаю еще.
— Смех, да и только, — сказал Конверс. — Ты должна знать, хочешь ты слезть или нет. Все это про себя знают.
— Да, хочу.
— Просто поговори со мной немного, чтобы я не уснул, большего я не требую.
Он старался держать «лендровер» как можно ближе к рельсам. Машину подбрасывало на, казалось бы, незначительных неровностях почвы. Шоссе позади скрылось из виду; они мчались вперед, объезжая черные обломки породы и кусты с хлесткими ветками, побуревшими от креозота.
— Ты хочешь слезть с иглы и хочешь подобрать его.
— Должна, — поправила она.
— А разве не хочешь?
— Дело не в хотении. Мне это необходимо.
— Значит, мы уже на уровне зачаточной нужды, — проговорил Конверс. — Там и обоснуемся. Там — клёво.
Мардж нетерпеливо взглянула на него:
— Я говорила, что ты не обязан ехать. Что с тобой?
— Устал я.
В машине было очень жарко. Конверс расстегнул рубаху.
— Господи, какой ты нудный, — сказала она. — Стал.
Конверс не обиделся. Он уже приспособился к бездорожью и поддал газу. Он не представлял, сколько им еще ехать.
Чуть позже Мардж закрыла лицо ладонями и простонала:
— Это безумие. Здесь нас наверняка поймают.
— Здесь ничего нет, — сказал Конверс.
Он сам не понимал, что имеет в виду. Песок и пропитанный креозотом ветер, хлопающий тентом джипа, — были. Риск слететь с катушек тоже был. Все одинаково реально. Ощущение было такое, будто он только что проснулся и ему кажется, что он ведет машину.
— Поганое место, — сказал он. — Нечего тут делать.
— Никогда еще не было так страшно, — призналась она.
— Возможно, трудности духовные переходят в физические.
— Ну хватит, — взмолилась она.
Мрачная коричневая стена гор впереди росла, приближаясь.
— Я что-то вижу, — сказала Мардж.
Конверс, высматривавший выбоины перед машиной, вскинул глаза и посмотрел вдаль. Наконец рядом с рельсами он заметил синее пятнышко. Синее с проблесками, где солнце сверкало на чем-то металлическом. Сбросив скорость, он подъехал ближе.
Они вышли из машины, и Мардж побежала вперед. Конверс не стал выключать мотор. Он пошел за ней и увидел Хикса, лежавшего возле рельсов. На плече винтовка, на спине рюкзак. Бок в засохшей крови; одна рука лежит на рельсе. В ране копошатся трупные мухи.
Мардж стояла, глядя на него, потом побежала к джипу, схватила флягу с водой и помчалась обратно.
— Он в шоке, — сказала она тихо.
— Нет, он умер.
Он подошел, глянул на Хикса, на горы позади него. До них было несколько долгих миль. Конверс поразился, что Хикс ушел так далеко с таким грузом. Откинув клапан рюкзака, он увидел, что пакет с героином находится внутри.
Мардж села на рельсы, но они были раскалены, и она быстро встала. Опустилась в белую пыль и сидела, отгоняя синих мух от Хикса и плача.
Конверс смотрел на нее. Измученная, она все же была очень красива, слезы шли ей. Он мог бы, подумалось ему, сейчас снова влюбиться в нее. Он не был человеком бесчувственным, а картина была очень трогательная. Настоящая. Может, стоило ехать сюда хотя бы ради этого.
Он окинул взглядом выбеленную пустыню, пытаясь понять, что он чувствует. Страх. Поблескивающий на стволе винтовки, мерцающий в мескитовом дереве. Неизбывный, вечно преследующий его страх.
Мардж сидела, качаясь из стороны в сторону, оплакивая Хикса; ветер, вздымавший пыль, трепал ее волосы, лепил юбку к ногам. Наконец она перестала плакать, открыла рюкзак и рукавом куртки зачерпнула порошка. Потом взяла флягу с водой и вернулась к «лендроверу».
Конверс подошел к Хиксу и встал над ним — через мгновение он уже отгонял от него мух. Разве мог я подумать, размышлял он, что увижу еще столько крови, в общей сложности?
Заплаканная Мардж прыснула в сторону несколько капель и ввела иглу. Конверс смотрел, как пульсирующая кровь поднимается в шприце.
— Мы потеряли его, — сказал он.
Изогнувшись, она легла затылком на соседнее сиденье.
— И не его одного. Sauve qui peut
[112]
.
Она продолжала лежать, и он обеспокоенно окликнул ее:
— Мардж?
Она встряхнулась.
— Мардж, ты меня видишь? Ты меня слышишь?
— Да, конечно, — ответила она.
— Надо ехать, детка. Мы не можем сидеть здесь и горевать, иначе тоже умрем.
Она казалась уже не такой бледной, глаза не такими безжизненными. Из горла вырвался какой-то звук.
— Мардж?
— Не все ли равно? — спросила она с улыбкой.
Конверс задумался.
— Не знаю. Но каждый человек уникален.
— Джон, — сказала она, — как у тебя только язык поворачивается. Честно — плохой ты человек.
Он принялся расхаживать возле джипа, мягко урчащего мотором.
— Ради бога, мы же приехали за ним! Я правда стараюсь не жалеть об этом… Даже когда случается самое худшее, — заговорил он, — это еще не конец, что-то остается.
— Ха! — сказала Мардж. — Остался скэг. — Она смотрела, как он в замешательстве ходит взад и вперед возле машины. — Что-то еще? Что?
— Мы с тобой.
Мардж рассмеялась:
— Мы? Ты и я? Ты это имеешь в виду?
— Всех нас, — ответил Конверс. — Ты знаешь, о чем я.
— Разумеется, — сказала Мардж, — потому-то все так и погано.
Конверс покачал головой и вернулся туда, где лежал Хикс. В данных обстоятельствах Конверсов довод не очень работал. Присев на корточки рядом с Хиксом, Конверс спросил себя, понял бы тот, что он пытается сказать, или нет.
Конверсу пришло в голову, что, если бы вечность назад в матросском клубе в Иокосуке они могли предвидеть, чем все кончится, они все равно поступили бы так же. Веселье и игры, amor fati. Semper fi
[113]
.
