Я поймал на себе недовольный взгляд и продолжил:
— Жизнь должна быть прорывом в неизведанное.
— Где десять труб постоянно играют одну и ту же мелодию?
— Этим приемом, возможно, Хассе предвосхитил минималистскую музыку.
Поездки, помимо всего прочего, отвлекали нас от очередных неудач на литературном поприще.
— До меня дошли слухи, что Рут Клюгер
[240]
прочла только половину текста. Ее рецензия, говорят, — обычная халтура по заказу издательства.
— Пусть эта пожилая честолюбивая дама критикует у тебя в книге что ей угодно. Ее научная репутация сильно завышена, известность она получила благодаря своим трогательным детским воспоминаниям.
[241]
— Тем не менее мне это неприятно.
— Работай, целуйся с кем хочешь, наслаждайся едой и не думай ни о чем плохом… Не пропусти поворот на Цвиккау-Ост!
Я предложил ему шоколадку, он отказался. Там, где новехонький черно-желтый гербовый щит отмечал границу свободного государства Саксония, мы ненадолго остановились. Мой друг сфотографировал меня под гербом: как я, растроганный воспоминаниями, целую саксонскую землю, которая породила Августа Сильного со всеми его любовницами, дрезденский Цвингер и утонченную придворную культуру dolce vita.
[242]
Водители грузовиков сигналили, когда замечали меня — стоящего на коленях в траве у обочины автобана.
— Они думают, ты блюешь.
В Саксонии люди умели устраивать праздники. — Я снова сел в машину. — Такая легкость — с широким кругозором — нам больше не доступна. Само собой, Саксония постоянно балансировала на грани банкротства. Но что с того? Дрезденский карнавал был единственным в своем роде. На нем веселился и простой народ.
— Поехали! — Фолькер включил зажигание. — Фрау доктор Луттер нас уже ждет.
Тут мы вспомнили, что с час назад миновали бывшую границу ГДР, даже этого не заметив.
— Штангенгрюн — Оберкриниц.
— Как-как?
— Поворот на другое шоссе!
Когда мы путешествовали вдвоем, нас окрыляла каждая забавная мелочь.
Правда, новые бензоколонки, которые под капиталистическим логотипом по-прежнему предлагали бензин «Минол», производили гнетущее впечатление. Дело в том, что в улучшение дорог на Востоке поначалу вкладывались большие деньги. Со здешними шоппинговыми милями — где продавались самые разные напитки, плюшевые мишки и порножурналы, а сеть закусочных «Рудные горы» работала круглые сутки — старые западногерманские мотели конкурировать не могли. Где-то вдали уже замаячила возможность кардинального изменения нынешней ситуации: на Востоке будут превосходные автобаны, обновленные (или сохранившиеся в неприкосновенности) старинные города, новая Германия; на Западе же — осыпающиеся постройки времен послевоенного халтурного строительства.
Однако пока еще до этого не дошло.
— Цвиккау-Вест.
— Значит, есть и Цвиккау-Ост.
— В Цвиккау родился Роберт Шуман.
— Ага!
Процесс организации выставок был чреват всяческими препятствиями. Директора восточнонемецких музеев всякий раз полагали, что достаточно развесить картины, а посетители сами придут. Фолькер сразу настроил против себя фрау Луттер (потом эта ситуация повторялась), когда в жарко натопленном директорском кабинете с высоким потолком задал вопрос:
— Где вы расклеили афиши? Подъезжая к городу, я не видел ни одной.
— Их привезут из типографии только послезавтра.
— Это поздно. Где находится типография? Я сам туда съезжу.
— В Лойбнице. За десять километров отсюда!
— Вы послали приглашения министру-президенту Саксонии и руководству Фонда «Фольксваген»?
[243]
— Но господин Кинниус, господа из Дрездена и Вольфсбурга к нам в любом случае не поедут!
— Я ведь вас настоятельно просил, фрау доктор Луттер, послать письма и упомянуть в них о том, что мы будем показывать нечто из ряда вон выходящее. Политики, в конце концов, обязаны думать о будущем. А представители прессы будут?
— Придет журналист из «Фогтландского вестника».
[244]
— Я помогу подготовить статью. Провинциальным репортерам нелегко писать о современном искусстве. Вы можете уже сейчас послать в газету, по факсу, информационный материал.
— Наш факс вернется из ремонтной мастерской только на следующей неделе.
— Тогда объясните мне, как проехать в редакцию «Вестника».
Работники типографии с удовольствием согласились поработать один раз ночью. Им хотелось почувствовать себя персонажами американского фильма со стремительно развивающимся сюжетом…
В непроглядно-ночном Цвиккау мы с Фолькером приклеивали свежеотпечатанные афиши к стенам домов, к будкам на автобусных остановках; а напоследок, с разрешения вахтера, даже прикрепили один лист у ворот станции скорой помощи.
Ни в одном музее дело не обходилось без пререканий с начальством (хотя обе стороны проявляли максимальную вежливость):
— Мы решили выставить Эдгара Энде в Синем зале.
— Синий цвет, фрау доктор Луттер, скрадывает краски картин. Поэтому зал со светлыми стенами был бы предпочтительнее.
— Но в Белом зале размещена наша постоянная экспозиция!
— Ее придется ненадолго переместить в иную, синюю среду обитания. Вашему Кранаху это даже придаст мистический ореол.
— И речи быть не может!
— Я думал, фрау доктор Луттер, что вы заинтересованы в успехе.
— Знай я обо всем заранее, ни за что бы с вами не связалась.
— Но теперь, хочешь не хочешь, наш проект придется довести до конца. Десять-двенадцать ширм меня вполне устроят, из них мы соорудим маленький лабиринт.
— У меня нет кадров! Нет людей… Но я, пожалуй, позвоню мужу. Он сейчас как раз в отпуске.
