Толпа приблизилась. Я поцеловал армейский щиток, приколотый к джинсовой куртке и с криком «Армейцы с Невы!» прыгнул ногой вперед и врезался в строй зенитовской леваты, задел кого-то, но не сильно. От неожиданности толпа просто расступилась. И я оказался перед их заводилой. Но на его лице, изъеденном жидкой себореей, я прочел не испуг, а возмущение.
Мой удар кулаком пролетел мимо, парень умело по-боксерски увернулся, и попытался нанести мне боковой удар в челюсть, но я в последний момент успел закрыть лицо тыльной стороной плеча. Дело приняло скверный оборот. Леваки, видя, что их лидер не дрогнул, пришли в себя и взяли меня в плотное кольцо.
- Ты чего, конь? Охуел?! - лицо заводилы, которого я должен был вырубить, свело судорогой, отчего два-три прыща лопнули, и из них потек желтый прозрачный гной.
В этот момент наши ребята ударили сзади, но их атака захлебнулась. Парень с себореей на роже попытался ударить меня в пах, но я успел повернуться к нему боком и схватить его ногу, а своей левой ногой нанес ему два резких удара под колено, он повалился, сдавленно произнеся: «Бля, сука конская». Мне ничего не оставалось делать, как отбросить его и добить. Но добить я его не успел. Кто-то ударил меня в зубы, и удар был таким сильным, что я даже не почувствовал боли. Меня просто послали в нокдаун. Кровь из губ закапала на джинсы и асфальт. Я сплюнул - вместе с кровавой слюной изо рта вылетел кусок зуба. Толпа напирала, эхом в моих ушах раздавалось: «Зенит», «Зенит»! Они победили. Нужно было выбираться из толпы леваков, пока не пришел в себя их главарь. Краем глаза я заметил, как слева, орудуя локтями, ко мне пробирается здоровый Сократес, он взял меня за плечо:
- Ара, уходим!
Но меня держали за куртку чьи-то руки.
- Куда, бля! - заорал кто-то под ухом.
Все еще, не придя в себя, я наугад отмахнулся локтем и угодил в чье-то рыло, наверное, в лицо того, кто держал меня. Так или иначе, я освободился и рывком сумел выскочить из вражеской толпы. Меня подхватили наши ребята, и мы убежали.
- Ара, я же тебя спрашивал, справишься один или нет! - укорял меня Противогаз. Копеечник с сочувствием смотрел на мои расквашенные губы.
- Всегда же справлялся…
- Надо было тебе вдвоем с Сократесом прыгать… ты же видел, какой бык их заводил.
- А вы чего, сзади не смогли продавить их?
- Нет. Мы прыгнули и отскочили. Они дали отпор. А когда мы поняли, что тебя мочат, побежали тебя отбивать, - объяснил Противогаз.
Наш смешанный армейско-зенитовский отряд потерпел первое поражение от леваков. В тот вечер возвращавшиеся с футбола гопари разбили несколько трамваев, витрин магазинов и плафонов освещения на эскалаторе станции метро «Петроградская» и, конечно, перевернули по пути бессчетное количество урн и скамеек. Менты получили повод для репрессий против фанатов. На матчи больше не пускали в цветах, на трибуне запрещали заводить, а к тем фанатам, что успели попасть на учет, домой стали наведываться участковые милиционеры.
Сейчас иерархия в фанатской среде очень запутанная. «Грядка» делится на «фирмы», а фанаты - на ультрас и хулиганов. Мол, ультрас - это те, для кого на первом месте поддержка команды, а на втором - драки с противниками, а хулсы - это те, у кого на первом месте драка, а потом уже все остальное. Причем сами хулиганы тоже распадаются на подвиды: на собственно хулиганов и карланов (так называют тех, кто еще должен показать себя в деле).
Об этом много книг написал англичанин Дуги Бримсон, и я не буду останавливаться на вопросах околоспортивной социологии. Просто хочу сказать, что раньше, когда движение только зарождалось, было все проще и сложнее одновременно. Проще - в смысле деления. Фанаты делились на правых и левых. Правыми считались те, кто ездил за командой, а левыми - те, кто никуда не ездил, а если и ездил, то не дальше Москвы, зато после домашних матчей устраивал погромы.
Но зарекомендовать себя правым фанатом было очень сложно. Учитывалось не только, сколько человек пробил выездов, но и куда он их пробивал. Московские выезды не котировались - слишком близко. Зато достаточно было совершить один вояж в Ташкент или Баку, чтобы стать на секторе легендой. Но и это еще не все. На выезде важно было показать себя должным образом. Тот, кто не делился с товарищами деньгами, покрывал себя позором, и неважно, куда он ездил - хоть на край света. Но и нельзя было допустить, чтобы тебя «обули» - опустили на деньги или шмотки. Когда дело доходило до драк, то важно было показать, что ты не боишься огрести, словом, не показать спины. Само умение драться особенно не ценилось. Хорошо, конечно, если парень умел драться - это учитывалось, но не более. И главное, надо было всячески выказывать презрение к ментам, а в случае задержания - вести себя достойно, не канючить, мол, я ни в чем не виноват, дяденьки, отпустите.
Среди правых фанатов действовало и еще одно строгое правило: дома не устраивать погромов. Никакого вандализма во имя любимой команды! Тот, кто нарушал это правило, автоматически выпадал из числа правых.
Что касается леваков, это были обычные го-пари, которые, как я сказал, за командой не ездили, но зато нападали на правых фанатов из других городов, а после футбола крушили все вокруг.
На стадионе имени С. М. Кирова правые фанаты (и те, кто на них ориентировался) собирались на 33-м секторе, а левые занимали 40-й сектор за воротами, 47-й, который располагался как зеркальное отражение 33-го, и 21-й, тоже боковой, справа от центрального входа. То есть леваков было больше.
Основным на 47-м секторе был парень с погонялом Монах. Так его прозвали за длинные волосы, одевался он как типичный хиппи, даже хайратник носил. С Монахом на выездах я не пересекался, за командой он ездил редко, и все свои выезды совершил еще до того, как я стал фанатом. На 33-м секторе его уважали как одного из олдовых фанов, кроме того, он был своего рода местной достопримечательностью: фанат и хиппи одновременно! Это все равно что быть котопсом. Правда, на 33-м секторе был парень, вроде Монаха, тоже фанато-хиппи по кличке Хайраст. Хайраст, кстати, пробил много выездов, долгое время находился в движе, но такой известности, как Монах, не добился. Монах был более колоритным, что ли.
Однажды я сходил на 47-й сектор, чтобы сравнить их порядки с теми, что были приняты на 33-м. Монах появился на секторе перед самым началом матча, кругом зашептали: «О, Монах, Монах идет!» Зашептали с таким чувством, с каким, наверное, перед смертельным боем из уст в уста махновцы передавали весть: «Батько с нами!»
И я обратил внимание, что Монах даже не заводит сектор, просто сидит и смотрит футбол, а заводят другие ребята. На 47-м секторе никто не косился на меня, мол, что за кекс заявился, никто не пытался «одолжить» денег, как бывало вначале на 33-м. Но все равно - на 47-м мне не понравилось - отдавало какой-то лажухой.
Что касается Монаха, то в конце 80-х он превратился в хэви-металлиста, я его частенько видел у «Сайгона» (кафе на пересечении Владимирского и Невского проспектов), а потом он стал директором одной из первых ленинградских металлических рок-групп. Сейчас этот человек на жизнь зарабатывает портняжным делом, увлекается реконструкторством, шьет точные копии мундиров армий разных эпох.
