Я в последний раз попытался урезонить Илью.
- Эти деньги заработали все мы, ты делал макеты, мы продавали газеты на митингах и по утрам. Давай поделим их, это будет честно. Ты займешься возрождением АКРС, а мы пойдем иным путем. В конце концов, если ты действительно собираешься издавать «Черное знамя», поделим их пополам.
Вольберг, видимо, понимая, что исчерпал аргументы, заявил, что ему больше не о чем разговаривать с предателями, и ушел вместе с «группой поддержки».
- Что будем делать? – спросил меня Янек.
- Есть одно средство.
Из аудитории мы вышли вместе с Янеком и Георгием.
- Если Вольберг не хочет расстаться по-хорошему, расстанемся по-плохому, - во мне закипала злоба на Илью. Если он оказался рядом, я бы ударил его, просто избил. Все уважение к нему улетучилась. Я был уверен, что не издаст без нас ни одного номера «Черного знамени», а если и издаст, то кто будет его распространять? Сам Вольберг продаже газет не занимался. Stronzo!
- Что хочешь предпринять? – спросил меня Янек.
- Придется позвонить его старой любовнице и сказать, что, если вы не хотите, чтобы в доме Ильи разгорелся скандал, убедите его отдать деньги РПЯ.
Я представляю, как многие сейчас брезгливо поморщились. А что было делать? Мы зарабатывали эти деньги, три раза в неделю вставая в 5-30 утра, чтобы успеть ко времени прохода утренней заводской смены. Деньги нужны были РПЯ на издание новой газеты. Мы не хотели брать деньги у французов, чтобы не зависеть от них. Это был политический вопрос, вопрос о нашей политической эффективности.
Мы условились, что я еще раз попытаюсь убедить Илью по телефону. Если ничего не получится, тогда я позвоню из телефона-автомата его любовнице, номер которой мне дал когда-то сам Вольберг, чтобы я мог вызвонить его на выходных.
Я позвонил Илье. Он бросил трубку. Позвонил еще раз. Он опять бросил. Мне ничего не оставалось делать, как осуществить задуманное.
- Алло, это друг Ильи, - когда ответили на том конце провода. – У меня к вам большая просьба…
- Да, да, конечно… Что-нибудь случилось.
- Может случиться. Убедите Илью отдать деньги РПЯ, он знает, что это такое, иначе ваш телефон узнает его жена.
Бедная женщина растерялась: «Я вас не понимаю…».
- Илья все поймет. Пусть отдаст деньги РПЯ. Вы запомните? РПЯ.
- Да, да, конечно…
Я повесил трубку. Со мной в будке стоял юный Янек, он улыбнулся.
На следующий день я позвонил Илье опять.
- Да, - раздался его глухой голос.
- Ты обдумал наше предложение?
- Да.
- И что?
- Я предлагаю вынести наш спор на анархистский суд чести.
Я понял, что на Вольберга подействовал мой звонок его старой любовнице. Но «анархистский суд чести» означал вынос нашего спора на рассмотрение «батьки Рауша» и его приятелей. Но это был сдвиг. Я согласился на «суд чести».
Дня через три мы собрались в ДК имени Ленсовета, в одном из холлов, в советские времена можно было прийти в ДК и провести в холле небольшое заседание. «Судили» нас, как я и ожидал, «батька Рауш» и его ближайший сподвижник, с которым он успел к тому времени поссориться – Павел Гескин, 30-летний чистоплюй в очках, о таких, как он говорят – «изможденный «Нарзаном». Гескин пытался казаться важным. А еще две недели назад, выйдя из раушеской ассоциации, он занял у меня 450 рублей на издание своей газеты «Февраль», «анархо-либеральной». Я одолжил ему деньги из нашей «партийной кассы», часть денег с продажи находилась у меня.
Тогда приезжал в Ленинград Андрей Исаев. Мы сидели втроем на чьей-то квартире, какого-то представителя «демшизы», сторонника Марины Салье, что ли.
- Я теперь я понимаю, что Дима был прав, споря с Раушем, - говорил Гескин. – мы весь год проболтали, а Дима распространил 12 номеров газеты, а около 40 тысяч экземпляров.
Когда Гескин попросил в долг, я понял, зачем он меня нахваливал. Он даже говорил о сотрудничестве его группы с АКРС. Я деньги дал. У Гескина незадолго до этого родился второй ребенок, его семья жила в одной квартире с родителями жены, ему было тяжело. Он выглядел подавленным. Чтобы взять деньги, он не поленился заехать ко мне. И теперь мне предстояло доказывать, что Вольберг должен отдать РПЯ половину «партийной кассы», учитывая и те 450 рублей, что я одолжил Паше на издание «Февраля».
РПЯ представлял я, Леша Бер и, кажется, Янек.
Как и следовало ожидать, «суд» постановил, что мы не имеем права даже на часть денег, так как мы порвали с анархизмом, а деньги заработаны благодаря продаже анархической газеты. На «суд» произвел впечатление и рассказ Вольберга о том, как я угрожал его подруге.
Я выслушал спокойно решение «суда» и сказал:
- Отныне я считаю вас всех контрреволюционным сбродом. Вы просто шпана. Если вы будете мешать РПЯ бороться с режимом, мы предпримем соответствующие меры.
Гескин попытался саркастически улыбнуться, но у него плохо это получилось, он был трусом, этот Гескин.
- А ты, Паша, просто чмо.
- Но, но, без оскорблений! - Рауш поднял грозный голос.
- Да ладно, Петя, не на митинге.
У нас оставалось рублей сто с продажи газет, которые я еще не успел отдать в «казну», а также почти весь тираж последнего номера «Черного знамени» со статьей Пьера. Ничего не осталось делать, как активно распространять его, а затем на вырученные деньги издать марксистскую газету. За месяц мы решили задачу: в нашей кассе накопилась новая тысяча. Что касается Вольберга, то к ноябрю он издал-таки 13 номер «Черного знамени», но затем дело заглохло. Как мне рассказывал мне потом Саня Чалый, Илья, брошенный всеми любовницами, ушел в запой, оставшиеся деньги пропил, а тираж «Черного знамени» сдал во вторсырье, чтобы выручить талоны на стиральный порошок.
Глава 3
Троцкистское нашествие
Мода на занятие политикой сходила на нет. Я чувствовал это по тому, что сокурсники стали относиться ко мне иначе, чем еще год-полтора назад. Тогда я вызывал уважение однокашников. С нами учится настоящий анархист! А сейчас в их вопросах типа «Когда революция?» было больше иронии, нежели искреннего интереса. Падала численность неформальных организаций. Фактически перестал существовать «Демократический союз». Питерский «Народный фронт» ушлые дяди и тети начали использовать для того, чтобы пробраться во власть, и им это удалось. Тихо умирали объединения, которые выступали за «социализм с человеческим лицом»: Федерация социалистических клубов, группа «Современная марксистская мысль», объединение «Перестройка». Самиздатовские газеты уже не вызывали прежнего интереса.
Некоторые ребята, которые работали с АКРС в 1989-м, зимой-весной 1990-го, будто испарились. Но приход в АКРС Янека Травинского и Леши Бера взбодрил нас. Если бы не они, летом 1990 года наша группа перестала бы существовать. Алексей взял на себя все «секретарские» задачи, он переписывался с читателями «Черного знамени» и активистами из других городов, распространял «Черное знамя» в электричках и среди пассажиров поездов дальнего следования, благодаря чему газета попадала в самые отдаленные уголки страны. Даже в места лишения свободы! Действовал Леша просто: он заходил в отравляющийся поезд и проходил по вагонам, предлагая пассажирам «Черное знамя». Многие провинциалы покупали, наверное, чтобы потом дома показать землякам: «Во, чего в Питере купил! «Черное знамя»! У них в Питере уже анархисты открыто газетами торгуют! Дела-а!»
