Они играли в карты. И всегда ссорились. В колоде не хватало трех карт, а если бы они там были, кто бы выиграл?
Иван несет ко рту одну огромную картофелину с толстым слоем соуса. Зубы смыкаются, он гордо мне улыбается.
Долго жует, вытирает рот тыльной стороной руки и продолжает, рассказывает, как раз им на пару часов дали электричество, а потом проводка снова вышла из строя. И как отец достал свой проектор. До войны у него была маленькая киностудия. Когда давали электричество, они смотрели его фильмы. В основном учебные, информационные, короткие мультфильмы о контрацепции и заболеваниях, передающихся половым путем. Об алкоголизме, с розовыми слонами, летающими вокруг мужчины с большим красным носом. Маме не нравилось, что они это смотрят. Она говорила, что они еще маленькие.
Но отец Ивана полагал, что раз они могут жить в этом городе, видеть эту войну, видеть, как люди умирают на улицах, видеть мертвых и умирающих, то могут смотреть и фильмы, в которых лобковая вошь является в виде трехглазого тролля, прячущегося в лобковых волосах моряка. Где у сифилиса имеются подтяжки и цилиндр и где он вызывает жжение при мочеиспускании и покраснение у основания полового члена.
22
Я просыпаюсь в кровати Софии. Не сразу понимаю, где я, почему все наоборот, почему пахнет по-другому. Я никогда еще не видел ее комнату в такой ранний час, когда сумрак ничего не скрывает.
На обеденном столике записка: «Уехала в больницу к Тове, может, увидимся вечером?» Сердечко и подпись.
В первый раз вижу ее почерк. Я столько раз кончал ей в рот, она знает вкус моей спермы. А ее почерка с легким наклоном вправо и вот этих точечек над «i», больше похожих на дужки, чем на точки, видеть не приходилось.
Впервые я здесь один. И первая мысль — обшарить комнату в поисках денег, в поисках чего угодно. Все что-нибудь прячут: порнографию, марки, старые любовные письма.
Рядом с телевизором — узенький стеллаж, может, в метр шириной: сюда больше не влезет. Глиняные фигурки, вылепленные ее сыном. Лампа. Две полки с книгами, все по подписке из одного издательства. Достаю наугад, на обложке — ее имя и дата. Может, давала почитать подругам. Между книгами торчит конверт из фотомастерской. Соблазн слишком велик: вынимаю. И фотографии вытаскиваю. Это все из другой жизни: мужчина в объемном свитере, ее малыш в костюме Супермена, она, в джинсах и кремовом кардигане, стоит на дороге, кругом коттеджи, она прислонилась к темно-синему «мини-вэну», улыбается в камеру. На другой фотографии — ребенок на празднике Масленицы. Рождественские фотографии, они за столом, на тарелках — утка, в бокалах — красное вино. Лица счастливые. Вот пожилая женщина целует мальчика в лоб, а он выворачивается и смеется. На последней фотографии он распаковывает радиоуправляемый автомобиль. Кладу фотографии обратно на полку, пытаюсь засунуть конверт, как было.
Начало второго. Сижу на лавочке перед Глиптотекой
[12]
. У Ивана нет часов, но именно он настоял на конкретном часе. Сказал, что точно придет, а часы есть везде. Через пять минут прибегает, вспотевший, с сумочкой через плечо, я раньше ее не видел. Красная сумочка, и когда он ее снимает, я вижу, что на переднем кармане — белочка с розовым бантиком на голове.
— Я сильно опоздал? — спрашивает он задыхаясь.
Я молча смотрю на него.
— Тогда пошли быстрей.
Он идет к входу в Глиптотеку. Очень целенаправленно, как человек, который знает чего хочет. С красной сумочкой на плече, белочка кусает орешек.
Сегодня среда, потому мы и пришли: вход бесплатный. Стоим в очереди с кучей школьников. Женщина на входе говорит нам, что сумку Ивану взять с собой нельзя. Что ее надо сдать в камеру хранения, положить в один из боксов у стены. Я даю ему десять крон. Он выбирает бокс в нижнем ряду. Стоит нагнувшись, оглядывается, вынимает что-то из сумки и быстро засовывает в брюки.
Идем по залам музея, возле безрукой статуи Посейдона Иван шепчет, как будто сообщает государственную тайну, хотя это совсем и не тайна: здесь был ремонт, говорит. Он два года не мог сюда попасть. Весь цокольный этаж был закрыт.
Внизу есть туалет. Там еще никто не был. Может, поставили новые унитазы. А может, эти новые безбачковые туалеты, без кнопок. Может, и нет. Может, нам повезет. Сначала Иван делает вид, что рассматривает скульптуры. Показывает на некоторые, правда молча. Прохаживается туда-сюда. Очутившись у лестницы, ускоряется. Иду за ним. Внизу темнее; освещенные витрины с мумиями. Проходим два зала, до конца. Табличка туалета на двери едва заметна. Иван оглядывается по сторонам, заходит. Не успеваю я закрыть за нами дверь, как слышу его голос из кабинки.
— Да, — кричит он, — блин, да!
Я захожу к нему, прикрываю дверь. Вижу обыкновенный старый унитаз из белого фаянса. Глаза Ивана сияют. Да, повторяет он уже тише. Стягивает грязные джинсы и копается у себя между ног. Что-то вынимает, протягивает мне. Это клещи.
— Подержи-ка.
— Ну да!
— Да он не касался писуна, ты не думай.
— Иван, черт возьми…
Зажав клещи зубами, он достает из кармана брюк кусок зеленой материи. Иван с гордостью демонстрирует мне свою технику. Он вытягивает кнопку до конца, кнопка крепится на металлическом штырьке, который торчит из фаянсового бачка, этот штырек он и ухватывает клещами и, удерживая, наматывает материю на кнопку.
— А то она скользкая, — говорит. Он крутит и вертит изо всех сил, аж постанывает от усилия. — Не то что в новых туалетах, — говорит он. — В стенку вмуруют. Экономичный слив. Вот такой вот туалет — это настоящее качество.
Вытащив кнопку, он быстро сует ее в карман брюк, клещи отправляются обратно в трусы. Не оглядываясь, выходит из туалета. По дороге к выходу больше не тратит времени, изображая туриста, ограбление удалось, теперь — наружу, пока сигнализация не сработала.
Я предлагаю ему пойти в сторону Озер. Но он прямо сейчас хочет попасть домой. Иду с ним. Поднявшись на второй этаж, он садится на спальник. Достает спирт и тряпочку и трет. Круговыми движениями. Подносит к свету, проникающему через одно из разбитых окон. Любуется. Тут до него доходит, что я все еще здесь. Он начинает говорить, продолжая держать кнопку на ладони. Трофей. Похоже, он пытается объяснить мне.
— «Ифо», — говорит он, — Семидесятые. Обрати внимание, она цилиндрической формы. Такие делали всего несколько лет. Таких немного осталось.
Я делаю глоток пива, сажусь, прислонившись к закопченной стене. Иван смотрит на кнопку в руке. Обращается то ли к ней, то ли ко мне.
Он говорит:
— Многие думают, что у нас были только туалеты восточноевропейского производства. Только старые югославские и китайские марки. Но у нас были все туалеты. Крупных производителей. У нас были хорошие туалеты.
