Мы идем к каналу, садимся, свесив ноги, и смотрим на воду. Сидим какое-то время в тишине. Затем она берет меня за руку, смотрит на нее, проводит указательным пальцем по костяшкам. Собирается сказать что-то, но не решается. А когда наконец начинает говорить, голос ее тих, словно она боится, что кто-то нас услышит.
— Мне с тобой правда очень хорошо…
Я молча сжимаю ей руку.
— Очень хорошо. Я…
Она хочет продолжить, но голос замирает. Как будто ей не хватает воздуха, чтобы закончить предложение.
Тогда она смотрит мне в глаза и едва заметно улыбается:
— …Нам, психам, надо держаться вместе.
Вернувшись домой, мы ложимся на матрас, я медленно ее раздеваю. Не дико и необузданно, но гораздо лучше. Наши тела теперь знают друг друга, коленки не сталкиваются, руки не мешаются. Тепло, хорошо и медленно. Одной рукой я обхватил ее поясницу, другая — у нее под головой; кончая, я прижимаю ее к себе.
30
Утром, еще затемно, я встаю с матраса и одеваюсь. Нахожу свои вещи: их немного. Пытаюсь не шуметь, Анна поворачивается, бормочет во сне, но не просыпается. Я беру куртку и закрываю за собой дверь. На улице холодно, шел дождь. Я иду к мосту. Запахиваю куртку, тело еще не проснулось. Думать не хочу. Сейчас я мог бы лежать под одеялом, согреваемый Анной, прижавшись к ее спине. Завтра я бы долго спал, потягивался в постели, наслаждался ароматом ее тела, сохранившимся даже после ее ухода.
И она пришла бы завтра, с вином и свежим хлебом, и извинениями за то, что снова не узнала ничего об Амине, и объяснениями, почему мне надо задержаться еще на пару дней. И это была бы ложь, и мне было бы все равно. Я бы остался у Анны, и мне было бы хорошо, и через какое-то время я бы стал думать, что сделал все, чтобы найти Амину.
Я пересекаю мост, в это время суток здесь мало народу. Пьяные, возвращающиеся домой, почтальоны.
До квартиры брата я иду пешком, мне нужно проветриться. Зайдя в дом, ложусь на диван, съеживаюсь и засыпаю.
Просыпаюсь я рано, солнце только встает, но света достаточно, чтобы не тянуться к выключателю. Нахожу на кухне какие-то хлебцы, выкуриваю две сигареты. Дни, проведенные у Анны, похожи на сон. Теперь я проснулся, и мне еще никогда не было так одиноко. Я снова ложусь на диван, укрывшись курткой.
Я иду к площади Трианглен. Сажусь на первый же подъехавший к остановке автобус. Кладу деньги, беру билет. Не знаю, куда я еду. Но я не найду Амину, если буду сидеть в квартире. Я не так наивен, чтобы думать, будто она случайно сядет в мой автобус. Но это лучше, чем тупо таращиться в стенку, в письма и ждать старика. Если он придет сейчас, у меня даже не хватит сил его послать. Я стану его слушать. Я боюсь этого. Так лучше уж сидеть здесь. Среди потеющих людей, спешащих людей. Молодых людей, едущих на пляж, чтобы посмотреть, достаточно ли прогрелась для купания вода. В автобусе всегда куда-то движешься. Может, и без определенной цели, но ты движешься.
Ребенком я как-то посмотрел передачу, которая произвела на меня большое впечатление. Наверняка произвела, раз я до сих пор ее помню. Программа была о детях байкеров, детях людей, которые живут в автомобилях, людей, которые все время находятся в дороге. Некоторые из этих детей не могли есть, если не передвигались на большой скорости. Они могли есть бутерброд, сидя на багажнике мотоцикла, но если их сажали за стол, шансов не было. Они ни куска не могли проглотить.
Когда я возвращаюсь домой, мой карман битком набит автобусными билетиками. Я принимаю лекарство и иду в спальню, к письмам.
Я не читаю их, просто сижу на кровати и смотрю на письма, лежащие на полу.
31
Меня будит звонок в дверь; судя по тому, что в квартире светло, время уже давно за полдень.
Я никого не вижу — кто бы это ни был, он должен стоять совсем рядом с глазком.
Приоткрываю дверь. Снаружи стоит женщина в темной одежде; в черном пальто, с покрытой головой. Она развязывает платок, и я вижу Гюльден, сестру Амины.
— Можно войти?
— Да, конечно. Как ты попала в подъезд?
— Реклама.
Она меняет голос, как это делал и я, стоя перед домофоном Марии, говорит с сильным арабским акцентом. Мне смешно.
Открываю дверь, она заходит. Перевязывает платок так, чтобы он покрывал только волосы, за исключением черного локона на лбу. Она так же красива, как и Амина, но не такая яркая.
— Я заходила пару раз, никто не отвечал.
— Да?
— После нашего разговора меня мучила совесть. Я кое-что утаила от тебя.
Зайдя в гостиную, она приостанавливается и подносит руку ко рту. Когда здесь были полиция и Мартин, мне было все равно, но теперь я вижу, что комната выглядит неважно.
— Извини… бардак.
Она смотрит на стеклянный столик с торчащей из него клюшкой для гольфа.
— Ничего страшного, я тоже никогда не любила гольф.
— Хочешь кофе?.. Может, даже чай есть.
— Нет, спасибо. Мне нельзя задерживаться. Если кто-нибудь меня видел, мне не поздоровится.
— Кто? Никто тебя здесь видеть не мог.
— Если кто-то видел, как я вхожу или выхожу из двери, кто-нибудь из друзей родителей, кто-нибудь из знакомых турок, они решат, что что-то было. И тогда уже все равно, что бы я ни сказала.
Я указываю ей на диван, она осторожно присаживается на краешек, я сажусь в кресло напротив.
— Можно, я закурю?
Она показывает на пачку, лежащую на уцелевшем углу стола.
— Конечно.
Она берет из пачки сигарету, нервными движениями; ее руки явно не привыкли вынимать сигареты из пачки. Располагает сигарету в середине рта и крайне осторожно щелкает зажигалкой. Просто большая удача, что ей удается прикурить.
— Мы с Аминой покуривали. И дико боялись, что они унюхают, когда мы придем домой. Едва переступив порог, мы бегом бежали мыть руки. Мы считали себя очень испорченными…
Она пару раз быстро затягивается и медленно выдыхает дым.
— Рассказывая тебе об Амине, я больше думала о себе. Я на самом деле очень хочу с ней увидеться. И ты ведь того же хочешь?
Я киваю и закуриваю. Она улыбается мне:
— Иногда проще говорить, когда куришь…
Она скрещивает ноги, делает глубокую затяжку.
— Я не все тебе рассказала об Амине… Ты знаешь, что она должна была выйти замуж?
— Разве ты не сказала, что она вышла замуж? Ты сказала, ее муж…
— Да, да, за Эркана. Но Эркан не наш кузен.
— Я думал… Я говорил с Марией, ее подругой. Она рассказала, что вы были в Турции и…
