— Это частный клуб.
— Конечно частный.
— Так вали отсюда.
— Мне сказали, здесь хороший товар, но, может, я ошибся.
На кожаном диване в углу, между двумя парнями, сидит единственный в помещении бледный датчанин. Здоровенный мужик, побрит налысо, поверх куртки «Найк» — толстая серебряная цепь. Прикуривает нечто, напоминающее огромный кулек.
— Но если у вас товара нет, то я, наверное, просто ослышался…
— С кем ты говорил?
— С Эрканом.
— Ты знаешь Эркана?
— Знал, я с ним в армии служил.
— Тогда можешь остаться, покурить. Есть отличный сканк, если интересуешься.
Я роюсь в кармане, ищу деньги, что взял с собой. Сотни и полтинники, сложенные, как это делают дилеры, одна в другую, крупные купюры сверху.
— Первый за счет заведения. Попробуешь. А так есть киф по двадцать пять и чарас по семьдесят пять. Но он того стоит.
Я беру косяк в прозрачном светло-зеленом пластиковом футляре. Я знаю эти футляры по больнице, видел их валяющимися в раковине и под батареей.
Я прислоняюсь к стене, курю свой косяк и смотрю футбол. Курю медленно, стараюсь не слишком затягиваться. Непривычный я к гашу, хоть и не страдал от отсутствия возможности: в больнице с этим не было проблем. Они там договариваются с кем-то по ту сторону, вывешивают в окно деньги в носке, потом достают оттуда товар. В общем, я делаю вид, что увлечен футболом. Кончается второй период, Турция выигрывает 2:0 у Турции. Свисток извещает об окончании матча, Турция выиграла. Похоже, турки довольны победой, один из них что-то выкрикивает. Бледный жирный датчанин на диване смеется над ними.
— Хрен бы им так подфартило, если бы не эти педики.
Молодой парень в бейсболке, надетой козырьком назад, протягивает руку и берет у него косяк. Глубоко затягивается, кашляет.
— Иди ты, Марк. У Брёнбю против них не было бы ни единого шанса. Кишка тонка.
Парень, давший мне косяк, вытаскивает на середину комнаты круглый стол и расставляет вокруг него стулья.
— Эй, солдат, не хочешь сыграть с нами в покер?
Я сажусь за стол спиной к двери. Тот, который дал мне косяк, садится напротив, к нам подсаживаются еще трое. Успею ли я добраться до двери, если запахнет жареным? Как быстро они среагируют, насколько они косые? У парня, с которым я говорил, голова, похоже, ясная. Он облокачивается на стол, в какой-то момент мне кажется, что он хочет схватить меня. Затем протягивает мне руку, я пожимаю ее.
— Меня зовут Махмуд, я двоюродный брат Эркана.
— Янус.
— Ты играешь в покер, Янус?
— Играю немного.
Махмуд тасует колоду. Видно, что он знает в этом толк, руки движутся совершенно автоматически.
— Играем в детский покер. «Стрейт» бьет «полный дом» и так далее. Техасский холдем с этими дураками, да когда они чуток курнули, играть невозможно. Снимешь?
Он кладет карты на середину стола. Я не снимаю, а хлопаю по колоде, чтобы показать, что доверяю ему.
Парень с темными зачесанными волосами, справа от меня, хитро смеется:
— А может, мы не верим этому сукиному сыну.
— Заткнись, Хюсейин, мудак такой.
Махмуд сдает. Быстро, не глядя, отработанными движениями.
— В первой игре минимальная ставка — полтинник. Затем можешь повышать до двух сотен в первой игре. Короче, заход — сотня.
Я смотрю в карты, у меня ничего нет, король и королева, а больше ничего. Решаю пасануть. Остальные делают ставки, каждый кладет по пятьдесят, получает новые карты. Махмуд выигрывает, он насмехается над Хюсейином: тот собирался выиграть с двумя королями. Новая раздача, кладем по пятьдесят. У меня две двойки, но я играю. Если снова пасану, Махмуд подумает, что я пришел погреться. Я, как и остальные, кладу сотню, чтобы остаться в игре. Махмуд снова сдает, я оставляю двойки. Мне везет, приходит еще одна. Махмуд и другой парень пасуют, Хюсейин опять играет. Я выигрываю с двойками и получаю одобрительный кивок Махмуда.
Следующую руку я проигрываю. Пасую и выигрываю следующую со стрейтом, когда банк хорошо поднялся. Через пару игр, где я один раз выигрываю, а в остальном просто поддерживаю игру, я не сомневаюсь, что Махмуд — лучший игрок из всех. Не знаю, играет ли он лучше меня, думаю, перед нами примерно одинаковое количество купюр. Он играет разумно. Не пытается вытянуть безнадежную партию, быстро пасует при плохих картах. Хюсейин — явный клоун, он делает расстроенное лицо, когда приходят хорошие карты, и довольное, когда плохие. Я у него выиграл сотен пять минимум за одну игру, все потому, что он слишком явно блефовал: улыбался во весь рот, провоцировал меня: дескать, мужик ты или нет, давай играй. И это после того, как он продул две руки; все настолько шито белыми нитками, что мне стало его почти жаль. Махмуд заговорил со мной, не знаю, пытается он отвлечь меня от игры или у него возникли подозрения.
— Так ты служил с Эрканом?
— Да…
— Но он ведь сто лет назад вылетел из школы офицеров, почему ты только сейчас пришел?
Я смотрю в карты, делаю вид, что сосредоточен на игре. Участвую в безнадежной руке, просто чтобы держаться за карты.
— Я был в Югославии. Только вернулся.
Я чуть не сказал «на Кипре», но тогда я бы должен быть загорелым, то же самое — с Африкой.
— А в Югославии еще есть датчане? Я думал, все вернулись.
— В Косово есть еще взвод, просто обозначаем присутствие. Но после Афганистана и Ирака об этом уже не говорят.
— Удалось пришить каких-нибудь сербов?
— Да приходилось стрелять. Но ты знаешь, сколько там чертовых правил.
Я проигрываю, как и рассчитывал, не вскрываясь. Парень рядом с Махмудом забирает деньги. Махмуд снова сдает. Хюсейин кричит, чтобы в этот раз он сдал ему нормальные карты. Тут Махмуд встает, извиняется: ему нужно ответить по мобильному, — говорит, чтобы мы продолжали. Телефон не звонит, но, может, он на виброзвонке. Махмуд выходит. Примерно через десять минут возвращается. Мы сыграли две руки по-быстрому, одну я выиграл. Хюсейин жалуется:
— Мы тут играем с монстром.
Махмуд улыбается:
— Парень же служит в армии. Они там только и делают, что играют, курят и трахают югославок.
Махмуд снова тасует, так же механически, как и раньше; не глядя на карты, он сдает.
— Говорил с Эрканом, с тех пор как вернулся?
— Нет, у меня старый мобильный, никто не отвечает. Он живет там же?
— Нет, он ведь женился.
— У тебя нет его нового адреса?
— Конечно есть, я тебе потом запишу.
