Я схватил алкоголика и супротив его волеизъявления поволок его в сторону ночлега, намереваясь за такую игру на моих нервах сыграть на его рёбрах.
Вот тебе то, Киса, вот тебе сё — этого уже не потребовалось, так как мой беспокойный бесшабашный компаньон уже засунул голову в ларёк и, долго возмущаясь и теребя в руках мелочь, опять принялся за своё: «Шепелёв, давай деньги!» и «Девушка, это вот ОШ, гениальный поэт, только что приехал из Москвы…» — мне оставалось только лыбиться и раздувать щёки. «Ну девушка, — не унимался Макс, — ну, я живу вон в том вон блатном доме — ну, двенадцатиэтажный, жолтый — ну, выгляните, посмотрите, девушка!..»
…Вальяжно раскуривая «Приму», мы широчайше вышли к роскошным фонтанам и шикарным фронтонам вокзала, где и примостились на комфортабельнейших лавках из натурального соснового дерева. Максим тут же окорешил каких-то чуваков, и мы примкнули к ним, выпивая их перцовку. Я пил, но чувствовал себя несколько неуютно — крепкие ребята, явно не отягощённые интеллектом, в спортивных костюмах, а он распинается им о «ГО», ноет о своих «проблемах с девушкой», и уже начал переходить на третью и заключительную свою излюбленную тему: как бы вот снять порнушку, да на животных?..
Укладывались почивати — рядом весьма, так сказать, многолюдно: бомжи и алкаши на нашей лавочке-бордюре, а за ней на земле под ёлками — так называемые беженцы — целыми выводками. Масксимка сразу захрапел, а мои мучения только начались…
К утру сделалось невыносмо холодно, а кроме того приехали менты и на своём «козёльчике» встали над душой: включили фары и высматривают, кого бы забрать. Я растолкал товарища и предложил проследовать в сам вокзал, потому что заберут как пить взять нас — как новичков.
Мы брели по пустым утренним улицам и Максимка наш, встречая редких прохожих, начал мало-помалу от довольно замысловатых, чуть не поэтичных вопросов о точном времени и сигаретах переходить на неприкрытую прозу: «Девушка (женщина), у вас не будет двух рублей?.. Ну хотя бы руболь… Ну хоть пятьдесят копеек!» И подаяния, к моему удивлению, сопутствовали нам — как вы поняли, он жёстко локализовал группу и, наглядно выставив себя и меня, — «вроде бы нормальных чуваков в приличной одежде» — нагловато принимал подаяния в два, три, а то и пять рублей с неизменным напутствием от «женщин чуть после 30» (верхний предел): «Больше не пейте, ребята» и весёлым сочувствием или молчаливым равнодушием от их более младых соплеменниц.
Так, набрав уже что называется на пузырь, мы подошли к университету — как раз к началу занятий. Тут студент 4-го курса («Рыжкин, вы пропахли сортиром!» — отзыв преподавателей) с новым энтузиазмом принялся набрасываться на прохожих, особенно на своих знакомых. Мне уже становилось не по себе — тут слишком людно, все на нас так и таращатся, а я ведь выгляжу как… аспирант?..
Вскоре поток студентов иссяк, Максим погнался наперерез к опоздавшим, а я, сидя на лавочке, подсчитывал доходы — 58 руб. 30 коп. плюс 16 сигарет! — о други, так и вовсе можно не работать! Пока не было Максима, я сунулся в ближайший ларёк и сказал: «Один хатдог и банку «Ярпива ор…» Каково же было моё удивление, когда меня грубо послали — как не стыдно! вы, говорят, заставляете его работать! уйдите отсюда! Со стороны всё-это выглядит так, как будто это я его засылаю — увидев жертву, он кивает мне, я киваю, и он отрывается от меня, выступает наперёд со своим незамысловатым номером, семенит за ней — или перед ней — до самого входа в «крольчатник», где обычно и получает подачку… Сам он тоже не смог доказать, что я его не эксплуатирую, но когда осознал что я хочу приобрести, взял да и прям публично как, блять, взвыл о своей горьчайшей судьбине!.. Народ начал толпиться — все поддакивают и ещё дают «бедненькому» денежку!.. Короче, еле-еле ноги успели унести от милиции!
Когда мы добежали до ГУМа, Максимуса осенила гениальная, по его мнению, идея посетить отдел интимных товаров, который, согласно телерекламе, недавно открылся в этом магазине. Меня он схватил за руку и потащил. Я второй схватил его за кадык. Осознав, что мы уже у входа и опасаясь, что в таком хитросцеплении нас точно примут за пидоров, я согласился следовать добровольно, взяв с бредящего зоо-порнушкой обет вести себя «хоть мало-мальски пристойно»… Понятие сие как вы, дорогие мои, догадываетесь, немного, так сказать, расплывчато — и я уж приготовился расстаться со своим добрым именем…
Слава Господу! — отдел был закрыт! Но Максимка с необычайной прытью устремился в другие — с ужасом я понял, что фетишизм его не совсем товарный — оказывается, его привлекли манекены… Ничуть не стыдясь своего небольшенького роста, герой наш как-то обвил своими колченожками длинные пластиковые уть-утивые ножищи, и мгновенно вскарабкавшись по ним, впился своим перегарным ртом в широчайший ярко-блядский рот мод’ели — все аж охуели! Он также теребил оное за лиф и совсем уж непристойно извивался…
Когда его отняли, герой наш с крайне независимым видом подошёл к соседнему отделу и с ещё более независимым видом принялся рассматривать товары — всякую экзотическую побардень. Его внимание привлекла самая большая и самая дорогая безделушка с подписью на ценнике: «МЕЧ — 900-00». «Девушка, это у вас меч готический?!» — с претензией на претензию спросил фетишист. Естественно, ответом ему было нечто невразумительное. Но он начал интересоваться более настойчиво — вцепившись в занавеску, чтоб я его не оттащил. «А почему у вас на всех написано — «меч славянский», «кинжал восточный», «меч самурайский», а это просто «МЕЧ»?! Я не понял: это готический, или как?!» Продавщица пыталась игнорировать, отвернувшись к какой-то дохлой черепахе. Но он знал магические словеса: «Шепелёв, деньги давай!» — громко провозгласил он, и она сразу ожила: «Будете брать?» — «Если готический, то будем — да, пап? А если просто — то елдак вам в рот — да, пап? Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть» Чтобы не смотреть в этот момент на продавщицу, я присел и сделал вид, что завязываю шнурок, а сам, загнувшись, беззвучно удыхал. Продавщица с невозмутимым видом рылась-рылась в каких-то бумажках и наконец с ещё более невозмутимым видом объявила: «МЕЧ» — так и написано — «МЕЧ — 900 рублей» Я чуть не рыдал. «А ведь явно готический!» — не отставал Макс-сынишка, явно аппелируя ко мне. Я посмотрел: и действительно — явно. «НЕТ, — отрезал я однозначно-родительским тоном (только что разогнувшись и боясь загнуться опять), — это не готический — пойди сюда щас же!» И взяв вундернедоумка за руку, увёл.
14.
Я вынужден был рассудить логически: всего кнопок десять, два ряда по пять штук, две были, кажется, в верхнем ряду, одна в нижнем, промежутки в две-три кнопки — не столь уж много комбинаций. Кроме того, первая и последняя цифры отпадают — это я точно помню. 1 2 3 4 5/ 6 7 8 9 0. Это 3 5 8, или 2 6 9, или 2 5 8, или 4 7 9, или 3 6 9… — что-то точно и не помню, в каком ряду были две цифры… Действовать приходилось на ощупь… Внятно зажав всего лишь седьмую комбинацию, я открыл дверь. Зельцер сильно возликовала, бросилась мне на шею.
Зашли, занесли сову, мышей и Долгова — он был тоже доволен и выказал серьёзное намерение выкушать чего-нибудь спиртосодержащего — очень оригинально! Ещё он припомнил, как его оторвали от тёплой батареи и зачал ныть, что зря это сделали — там было очень хорошо, тепло и уютно, не то что здесь. Он кажется даже засобирался туда… Шрек дала Феде денег, наказав что именно на них купить (в её потребительскую алкокорзинку, какие бы напитки кто бы ни пил, всегда входила баклажка пива лично для неё, за что Зельцер обзывала её бездонной пивной бочкой). Долгов был для моциону присовокуплен к нему же, Шрек зашла в сортир, а мы с Элькой, сидя на кухне, сразу сплелись и стали целоваться.
