Конечно, говорю я своей вновь обретённой дорогой подруге, нет сомнений в том, что на 80 руб. можно пообедать — даже два раза, но я вот тоже хочу есть, и твой дорогой Толя, если застигнет меня — с тобой и у себя, да ещё и роющегося в его бельевом ящичке… Он дурак, у него и справка есть, не так ли? Да, отвечает она, у него были некоторые проблемы с головой — полгодика в психушке, нервный характер, гора мускулов — ну и что?.. Да я и сам видел, как он расшибал двух нехилых чувачков — об одного он обломал табурет, на котором сидел, а второго поднял с табурета, на котором тот сидел, и им этот табурет и расшиб — или его об него — как вам, златые, угодно будет… Да хватит тебе, Лёшь, мы же все свои, да и ты тоже… того… «Что того?! Что того??!!! — заорал я на весь салон. — Ты что хочешь устроить?! Свои — хуи!! Я, блять, я его разнесу!! Блять, убью!!». Она сказала мне заплатить и выходить.
— Успокойся, он должен сегодня в Москву уехать.
— Как это «должен»?! Ты что издеваешься?
— Мы поговорили сегодня по телефону. Он весь обосрался, голос дрожит, сопливится. Говорит: не уходи. Я говорю: всё, приехали, доигрался. Забираю, говорю, шмотки, и всё. Сегодня же. Как же, говорит, ты всё допрёшь одна? Я говорю: не беспокойся, мне, мол, есть кому помочь… А он: мол, Шепелёва возьми с собой!
— Стоп. Откуда он… Он что, знает, что ты ушла не просто, а прямиком ко мне?
— Ну… нет, — улыбнулась она, — просто.
— Просто! — просто только кошки плодятся да пауки заводятся из пыли — да и то не всегда! — я остановился, хватая её за талию, потом за горло. — Говори: что он сказал про меня!
— Ничего.
Я тряс её, чуть сжимая пальцы.
— Нет, чего! Не может такого быть — я вас знаю! — её взгляд был какой-то мутный, обречённый, ни тени веселья. В моём голосе появились нотки мольбы: — Ну же, говори, дрянная, не терзай душу! А то я тебя истерзаю… и… брошу…
Я отпустил её, как бы опомнившись, отошёл на шаг, поворачиваясь…
— Он сказал: если уйдёшь, я отрежу тебе голову, — сказала она, всхлипнув. — Он ещё давно это говорил, когда мы только познакомились… А про тебя ничего, — она снова всхлипнула и сделала движение ко мне. — Лёша, я боюсь!
Я вмиг принял её в свои объятия, почему-то показавшиеся мне самому необычайно крепкими, насыщенными кое-какой первобытной силой.
— Ничего, дочь моя, будешь себя хорошо вести — твоя милая головка будет под моей юрисдикцией — я тоже её никому не отдам.
Самому мне тоже стало страшновато — и за себя, и за неё — душа как-то враз заныла, да так и ныла все эти дни. И ладно бы моё, наше дело было правое, а то ведь нет — кто я? — какой-то пидар, который увёл у нормального человека жену, почти что жену. Бери, лови и в табло! — я лично такого кодекса придерживаюсь — оно, конечно, по старинке, хуй в ширинке, зато честно как-то, доблестно…
Пока она ходила по кабинетам, я сидел в коридоре почитывая и рассматривая на стендах к чему приводят курение, алкоголизм и наркомания. Страх это только усилило, курить и так хотелось, и даже захотелось выпить, да побольше — а будешь пить — вот оно!.. А що ж делать? — как простодушно сформулировал на вопрос Саши М. Гавин: «Если не курить и не пить, то зачем тогда жить?» — но мы-то уж не тинэйджеры вроде бы…
Она вышла и сказала, что ей сказали: девушка, да вы наверно беременны?
— Ну и что — ты беременна? — сказал я.
— Ты чё!
— Да ты и впрямь круглая какая-то! — Сказал я, отходя на пару шагов, чтобы рассмотреть ее издалека. — Как пить дать у тебя неправильный обмен веществ.
— Начитался, блин!
— Да-а!.. — протянул я, разлыбившись, закуривая, протягивая ей сигарету. Хоть есть с кем потрепаться — поболтать о заведомо никчёмных материях — а то бы сидел сейчас один в мультимедиа… И я продолжил, чуть фантазируя: — Но пить мы всё равно не будем. Нельзя. И тебе, и мне. Ну, может быть, пиво… Не подумай, что я хочу тебя обидеть или претендую на тиранию, но всё же — если я услышу от тебя слово «водка», то буду бить. — При сих словах я вытащил из кармана довольно увесистую хромированную цепочку, которые модные чувачки таскают навыпуск, ударил себя по кисти, убедившись, что больно, а потом попробовал стегануть её, но промахнулся. — Я между прочим серьёзно, дорогая моя Эля. Психика у меня расшатана…
Она поспешила пообещать, что слово «водка» из её уст не прозвучит, что скоро она бросит выпивать и даже курить — просто пока ей тяжело — и будет просто любить меня, а к Новому году — это железно — похудеет. Воистину поспешила…
16.
Я, однако же, тоже хорош — начал выхаживать этаким гоголем — дескать, это она всё-это для меня делает, это я ей нужен, а не она мне. (Хотелось бы, родные мои, для красного словца провозгласить, что самый подлинный, то есть правдивый, оправданный и благородный род иронии — самоирония, да только вот по здравом размышлении этого сделать никак невозможно — иной человек для себя самого такая же загадка, как и прочая действительность.) В автобусе я очень внятно уть-утькал на всех более-менее внятных девочек, а она только теребила меня за руку, как девочка пьяного папашу, и сиротливо приговаривала: «Ну хватит, Лёшь, ну хватит, ну Лёша-а!..»
Мы вышли на микрорынке, я собрался купить еды. Она сказала, что там у них есть ещё гречка, уже сваренная, стоит в холодильнике — она мне её разогреет на сковородке, добавив, если я пожелаю, сардельки и залив яйцами. Я сказал, что тоже иногда так делаю, хотя это не самое моё любимое кушанье.
— И вообще, — сказал я, наполняясь какой-то передоновщиной, — я тебе не доверяю — ты хоть сможешь нормально разогреть?
— Не ты один такой — Толя тоже горазд пожрать — я по три раза на дню ему готовлю — заколебалась!
Надо ли уточнять, что мне не очень понравились все члены этого высказывания и вообще оно всё в целом.
— Я тебе не Толя, — начал я, банально голодный и злой, предвкушая и провоцируя скандал, — ем я не много, но у меня, видишь ли, высокая культура питания или, во всяком случае, большая претензия на неё.
Ничего не вышло, поскольку мы пришли, и первым делом она кинулась разогревать.
Квартирка Толина оказалось нехилой — десятый этаж мажорского дома, всё обставлено современной мебелью, всякие мелочи для жизни, три больших комнаты, большая кухня… Спальня с здоровенной кроваткой, тут же телевизор и видео, телефон. Всегда мечтал… Вторая комната — комната Эьмиры — синтезатор на ножках, стереосистема, горы кассет и дисков, кресло и стол из поддельного красного дерева. Блять, нам бы с ОФ такую квартирку! — это, конечно, была бы студия… Но больше всего меня поразила третья, самая большая комната — она была пуста, вернее частично заполнена вещами, которые у них и так были, так сказать, дублировались — там лежали ковры в рулонах, стояли кресла в чехлах, старые колонки, Зельцеров телевизор — всё новое и рабочее, но у них есть и получше. Я был в шоке — вот почему гениальные люди ютятся в берлагах! Бывшая хозяйка призналась, что они долго думали, что сделать из этой комнаты, однако ничего оригинальней, чем попросту её захламить им так и не придумалось.
