Твиссел разгорячился. Увлёкшись своим монологом, он забыл о том, где они находятся, забыл о нависшей катастрофе, он снова превратился в хорошо знакомого Харлану карлика с быстрой жестикуляцией и неловкими движениями. Он даже вытащил сигарету из нарукавного карманчика, но, впрочем, так и не закурил её.
Внезапно он замолчал, резко повернулся и пристально посмотрел на Харлана, словно до его сознания только сейчас дошёл смысл последних слов Техника.
— Ты сказал, что чуть было не встретил сам себя. Что это значит?
Харлан вкратце рассказал о своём приключении.
— Разве вы не знали об этом?
— Нет.
Последовавшие за этим несколько секунд тишины были для сжигаемого лихорадкой Харлана тем же, что глоток воды для умирающего от жажды.
— А что, если ты действительно встретил сам себя?
— Но ведь…
— Случайные отклонения всегда возможны, — не обращая на него внимания, продолжал Твиссел. — Если учесть, что число допустимых Реальностей бесконечно велико, ни о каком детерминизме не может быть и речи. Предположим, что в Реальности Маллансона, в предшествовавшем цикле…
— Разве циклы повторяются бесконечно? — не удержался от вопроса Харлан. Оказывается, способность удивляться не совсем ещё атрофировалась в нём.
— А ты думал — только дважды? По-твоему, двойка — магическое число? За конечный промежуток биовремени может осуществиться бесчисленное множество циклов. Точно так же, как можно, например, бесконечно водить карандашом по одной и той же окружности, но тем не менее описывать конечную площадь. В предшествующем цикле ты не встретился сам с собой. В теперешнем цикле в силу принципа статистической неопределённости это событие стало возможным. При этом Реальность должна была измениться так, чтобы предотвратить эту встречу, и в новой, уже изменившейся Реальности ты послал Купера не в 24-е, а в…
— Но к чему всё это? — вскричал Харлан. — Что вы хотите от меня? Ведь всё уже кончено. Всё! Оставьте меня. Слышите: оставьте меня в покое!
— Я хочу, чтобы ты понял свою ошибку. Я хочу, чтобы ты осознал всю глубину своего заблуждения.
— Я был прав. А если и нет, всё равно уже поздно.
— Нет, не поздно. Выслушай меня. — Мягко, но настойчиво Твиссел продолжал уговаривать, упрашивать, умолять: — Тебе вернут твою девушку. Я обещал и ещё раз подтверждаю своё обещание. Ни тебе, ни ей не причинят ни малейшего вреда. Я согласен дать тебе любые гарантии.
Харлан посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Но ведь уже слишком поздно. Сделанного не вернёшь.
— В том-то и дело, что ещё не поздно. Надежда ещё не потеряна. С твоей помощью мы можем добиться успеха. Но надо, чтобы ты захотел помочь, захотел «вернуть сделанное».
Харлан облизнул пересохшим языком потрескавшиеся губы. Твиссел свихнулся. Его разум не может примириться с неудачей… или… Неужели Совет действительно знает что-то, неведомое остальным?
Знает ли? Неужели есть средство противостоять приговору Изменения Реальности? Неужели можно остановить Время или обратить его вспять?
— Но ведь вы сами заманили меня в пультовую, где я, по вашему мнению, был совершенно беспомощен, и держали меня там взаперти, пока всё не было кончено.
— Ты боялся, что не выдержишь напряжения, что у тебя не хватит сил довести свою роль до конца.
— Это была угроза.
— Я понял тебя буквально. Прости меня. Ты должен мне помочь.
Итак, они снова вернулись к исходной точке. Его помощь необходима. Кто из них сошёл с ума? Он? Твиссел? Есть ли смысл в безумии? Или хоть в чём-нибудь?
Совет нуждается в нём. Чего только они не наобещает ему сейчас: Нойс, звание Вычислителя, всё что угодно. Но что получит он, когда спасёт их? Нет, во второй раз его уже не одурачат!
— Нет, — решительно ответил он.
— Тебе вернут Нойс!
— Хотите сказать, что Совет нарушит законы Вечности, когда минует опасность? Не верю.
(К чему всё это? Разве можно спасти Вечность?)
— Совет ничего не узнает.
— Неужели вы захотите стать преступником? Честнее и благороднее вас я не встречал человека. Всю свою жизнь вы посвятили Вечности. Как только минует опасность, вы подчинитесь закону. Вы просто не сможете поступить иначе.
Щёки Твиссела покрылись красными пятнами. Его старческое лицо уже не казалось мудрым и властным; оно выражало только странную печаль.
— Я сдержу слово и нарушу закон по причине, о которой ты даже не подозреваешь, — медленно произнёс Твиссел. — Я не знаю, сколько ещё просуществует Вечность. Может быть, месяцы, а может быть, считанные часы. Но я уже потратил так много времени, пытаясь образумить тебя, что потрачу ещё немного. Об одном прошу — выслушай меня.
Харлан замялся. Затем, решив, что спорить бесполезно, он устало произнёс:
— Говорите.
— Много раз до меня доходили слухи, — начал свой рассказ Твиссел, — что я появился на свет глубоким стариком, что я набрался мудрости у Кибермозга, что даже во сне я не расстаюсь с карманным анализатором, что вместо крови по моим жилам течёт смазочное масло для счётных машин, в котором плавают крохотные перфокарты, что я — не человек, а искусно сделанный робот.
То и дело мне приходится выслушивать подобные бредни, и, сказать по правде, я даже чуть-чуть горжусь ими. Может быть, в глубине души я и сам верю в них. Недаром говорят, что я выжил из ума. Смешно и глупо, дожив до седых волос, верить в подобные выдумки, но что поделаешь, они облегчают жизнь.
Ты удивлён? Да, я, Лабан Твиссел, Старший Вычислитель, Старейшина Совета Времён, стремлюсь облегчить свою жизнь.
Ты никогда не задумывался, почему я курю? Вечные не курят, да и большинство Времян тоже. Мне иногда представляется, что это просто жалкий бунт, мелкая месть за провал большого восстания…
Нет, нет, со мной всё в порядке. Одна-две слезинки мне не повредят. Я не притворяюсь, поверь мне. Просто я давно не вспоминал об этом. Грустная вещь — воспоминания.
Как и у тебя, всё началось с женщины. Такое совпадение не случайно; если хорошенько подумать — оно почти неизбежно. Все мы, променявшие радости семейной жизни на рулончики перфолент, подвержены этой инфекции. Вот почему Вечность вынуждена принимать такие строгие меры предосторожности. И наверно, по той же причине Вечные то и дело так изобретательно нарушают законы.
Та женщина — я помню её как живую. Должно быть, глупо так цепляться за воспоминания. Ведь я почти ничего не помню о том биовремени. От моих бывших коллег сохранились лишь имена в архивах; Изменения, которые я рассчитывал (все, кроме одного), — только номера в катушках памяти Кибермозга. А её я помню. Впрочем, как раз ты, вероятно, сможешь понять меня.
