Рэй гордился собой. Гордился своей семьей, своей культурой и своей страной. Он ненавидел тех, кто позволял себе вольности. Он привык уважать людей и ожидал уважения от окружающих. Он был скинхедом и гордился этим.
Дойдя до «Ниссана», Рэй опустил свою лапищу на машину, оставив огромный отпечаток на пыльном окне, угрожая разбить стекло занесенным для удара кулаком. Но водитель все-таки опустил стекло — очень медленно. Ничтожеству, которое сидело внутри, было чуть меньше тридцати, и оно, как считал Рэй, было вполне способно взять свои насмешки обратно, но душа отморозка ушла в пятки, и вместо того, чтобы встретить Рэя вразумительным комментарием, он молча засел в салоне, как моллюск в раковине.
— Что за проблемы, твою мать?
— Ничего, приятель.
— Я тебе не приятель, мать твою.
— Я случайно…
— Что значит случайно?
— Это была ошибка.
— Какая ошибка, ты, пидор?!
Рэй взглянул водителю прямо в лицо и увидел мелкого жалкого гопника. Бледная кожа любителя гамбургеров, несмываемые отметины труса и подлеца. Враг пах потом и грязью и еще какой-то наркотической мутью. Рэй перевел взгляд на его приятеля — дрочливое дерьмо в бейсболке с логотипом «Найк». Корпоративный хуесос. Человек-логотип.
— А ты что скажешь? Головешка повернулась.
— Мы не хотели. Честно.
— Из машины. Оба.
— Погодите. Мы просим прощения.
— Точняк, мы просим прощения.
Только потому, что их было двое, они вообще разговаривали с ним. Взятый поодиночке, каждый из них под одним только взглядом Рэя обоссался бы. Могучим усилием воли Рэй подавил желание немедленно дать обоим в табло: на одном ударе он бы не остановился, а вокруг них любопытствующие водители уже замедляли ход, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Кроме того, где-то совсем рядом наверняка были установлены вездесущие камеры. Рэй встряхнул головой, вновь овладел собой, развернулся и пошел к своей машине. Он повернул ключ и тут же легко проскользнул в первый ряд, стремительно уносясь прочь от перекрестка в тот самый миг, когда красный сигнал светофора вновь сменился зеленым.
Он набрал скорость и размял плечи. Его жена делала отличный массаж, но сейчас она была далеко. Лиз от него уже тошнило, и Рэй переселился к своему приятелю в Хэнсам Мэншионз. Там тоже было ничего. У него теперь было время здраво поразмыслить над жизнью. С другой стороны, он жил недалеко от своих дочерей и мог без труда их навещать. Но Лиз доставала его и по телефону. Это было нечто. А потом приглашала на чашечку чая. Она просто хотела, чтобы он остыл — только и всего, прекратил разражаться тирадами и буйствовать. Он делал все, что было в его силах, он действительно старался. Пассажир на заднем сиденье недовольно проворчал что-то себе под нос.
— Простите за непредвиденную остановку, — сказал Рэй.
— Нетерпеливые оболтусы, говорю. Нет, чтобы подождать минуту.
— Ага, они самые. Никаких манер.
— Все бегут, бегут за вещами, которые меняются, хотя не должны меняться, зарабатывают проблем столько, что не могут решить.
Рэй согласно кивнул. Глупо так заводиться, но нельзя же позволять им так насмехаться над тобой. Он рассмеялся. Старикан бил в точку: перемены ради самих перемен.
Старикан ехал туда, куда его вез Рэй — в паб «Луна над водой». Он был одним из тех, кто подбил Рэя на чтение книг об истории Евросоюза. Случайный совет вызвал цепную реакцию. Рэй был шокирован, он всей душой возненавидел политический истеблишмент, который предал Британию. Но только недавно Рэй начал приоткрывать для себя всю глубину этого сговора и его последствий.
— Делаешь им замечание, а они тебе — «Не твое дело, старикашка». Обвиняют в старомодности и отсталости.
— Все это мусор, — сказал Рэй.
— Нет, я не против Интернета, мобильных этих телефонов и абсолютно голых пташек на «Бэйбкаст» и других спутниковых каналах. Это даже здорово — застать все это на старости лет. Но менять буквально каждую вещь… Капитализм — это какое-то безумие.
Майку было за семьдесят. Он ездил в городской центр пару раз в неделю, чтобы встретиться со своими приятелями, Джерри и Делом. Они усаживались за стол № 29 в пабе и присоединялись к числу дневных выпивох. Майка злило, что теперь он едва может выдержать три или четыре пинты. Автобусы не докучали ему в тех местах, где он жил, так что приходилось пользоваться услугами частной фирмы, чтобы выбраться из пригорода: частник брал куда меньше кэбмэна.
— А Блэр снова умывает руки, — произнес Майк.
— А… Тефлоновый Тони. Ничего к нему не липнет.
— Кроме Питера Мендельсона. Никак не может избавиться от этого ублюдка.
— Он вроде получил доходное место в Европе.
— Да, но никто из них не хочет оставаться в Брюсселе на второй срок.
— Крис Паттен, Нил Киннок, Леон Бриттен — тори или лейбористы — какая разница?
— Все они жалкий хлам. Все выпрашивают у судьбы. Скоро в социалистах не будет никакого смысла, так ведь?
— И в так называемых патриотах-тори.
— И то верно. Кучка дрочил.
Рэй хорошо запомнил, что ЕС с самого начала жаждал распустить Великобританию и уничтожить Англию, рассечь ее на части. Это желание уходило в глубину веков. Оно возникло задолго до Гитлера, задолго до Наполеона. Некоторые исследователи полагали, что у истоков ЕС стояла священная Римская империя. Немцы не смогли объединить Европу силой, поэтому теперь континенталисты делали подкоп под Британию, чтобы взорвать ее изнутри, пользуясь краткостью памяти человеческой, упорно работая на протяжении десятилетий, а СМИ молчали все это время, поскольку были с ними заодно.
— Блэр хочет стать президентом Европы, — продолжал Майк. — Ненавижу их всех. Теда Хита нужно поставить к стенке, как предателя.
— Насчет Блэра — сущая правда. Послушать только, как он говорит про Европу. Но у него самого почти нет шансов, хотя СМИ глушит каждого, кто не согласен с ним. Потом им раздают дешевые кредиты, и глядишь, те уже не бузят. Мы прошли войну и всегда считали, что диктатура — это не про нас, а что мы получили? Как это, по-твоему, называется? Невероятно!
Рэй подозревал, конечно, что какие-то ненормальные в народе искренне желают появления Соединенных Штатов Европы и действительно восхищаются перспективой единого федерального правительства, но лично ему они никогда не попадались. Большинство же просто не задумывалось над тем, что происходит. Следовало проделать нелегкий путь, копнуть поглубже, чтобы заметить вокруг признаки почти сформировавшейся диктатуры.
— Нужен всего один храбрец, — рассмеялся Майк, — который обвязался бы взрывчаткой и взорвал Европарламент к чертям собачьим.
Эксперты, которые выступали по радио, проявляли наглость и распущенность, а инакомыслящих ораторов немедленно лишали слова, когда они вот-вот должны были сказать что-то действительно стоящее. Теледебаты проводились проститутками, которые никогда не имели собственного мнения. Когда одинокая рука с надеждой тянулась из зала в защиту суверенитета страны, уничтожаемого иностранной бюрократией, они встретили ее усмешками. В университетах промывали мозги, всюду царил карьеризм, пресса распространяла заразу: леваки погрязли в сварах, правая окончательно стала дерьмом.
