Пожар! Со всех сторон к площади бежали перепуганные люди. По улице с пронзительным воем промчалась пожарная машина. И две девочки на тротуаре, которым сперва казалось, что смотреть на пожар очень весело, вдруг заплакали — они испугались, что и их дом загорится. Вскоре на площади перед небоскребом собралась огромная толпа. Полиция пыталась ее разогнать, потому что огонь мог перекинуться и на соседние дома. Из окон небоскреба уже вырвались языки пламени. Под дождем искр в клубах черного дыма пожарные продолжали мужественно бороться с огнем. Пожар вспыхнул на первом этаже, но пламя со стремительной быстротой охватило весь дом. И вдруг люди, стоящие на площади, похолодели от ужаса. Окно мансарды под самой крышей распахнулось, и в нем показались два маленьких мальчика. Несчастные мальчуганы плакали и молили о помощи.
— Мы не можем отсюда выйти, — крикнул старший мальчик, — кто-то развел костер на лестнице!
Старшему минуло пять лет, его брат был на год моложе. Мать их ушла по делу, и они остались дома одни.
Толпа на площади волновалась. Многие плакали, глядя на малышей. Брандмайор не на шутку встревожился. У пожарных была, конечно, раздвижная лестница, но она не доставала до мансарды. А войти в дом, чтобы вынести детей, было уже практически невозможно. Неописуемый ужас охватил всех, когда стало ясно, что дети обречены на гибель — ведь пламя вот-вот доползет до мансарды. А малыши по-прежнему стояли у окна и громко ревели.
В толпе на площади была и Пеппи. Не слезая с лошади, она с интересом рассматривала пожарную машину и уже прикидывала в уме, не сможет ли она купить себе такую же. Машина эта понравилась ей потому, что была ярко-красного цвета и к тому же гудела на редкость пронзительно. Затем Пеппи стала наблюдать, как пламя все яростнее охватывает дом, и пожалела, что искры не долетают до нее.
Как и все толпившиеся на площади люди, Пеппи сразу заметила малышей в окне мансарды, и ее удивило то, что у малышей такой перепуганный вид. Она никак не могла понять, почему пожар их не забавляет, и даже спросила у стоящих рядом людей:
— Скажите, почему эти дети орут?
Сперва ей в ответ раздались лишь всхлипывания. Но потом какой-то толстяк сказал:
— А ты бы не орала, если бы стояла там наверху и не могла бы оттуда выбраться?
— Я вообще никогда не плачу! — огрызнулась Пеппи. — Но раз дети хотят спуститься и не могут, почему им никто не поможет?
— Да потому, что это невозможно. Как им помочь?
Пеппи удивилась еще больше:
— Неужели никто не притащит сюда длинную веревку?
— А что проку в веревке! — отрезал толстяк. — Дети слишком малы, чтобы спуститься по веревке. Да и вообще, сейчас уже поздно — добраться до них по веревке нельзя! Ты что, сама не понимаешь?
— Это еще как сказать, — спокойно ответила Пеппи. — А ну, достаньте-ка мне веревку.
Никто не верил, что Пеппи сможет что-нибудь сделать, но веревку ей все-таки дали. Возле фонтана, перед небоскребом, росло высокое дерево. Его верхние ветки были примерно на уровне окон мансарды, но метра на три не доходили до них, а ствол дерева был гладкий, как столб. Даже Пеппи не могла по нему взобраться.
Пожар бушевал, дети в окне мансарды кричали, люди на площади плакали.
Пеппи соскочила с лошади и, подбежав к дереву, крепко привязала веревку к хвосту господина Нильсона.
— А теперь ты будешь умницей, ну лезь, — сказала Пеппи, поднесла обезьянку к дереву и подсадила ее.
Господин Нильсон прекрасно понял, что от него хотят, и послушно полез по гладкому стволу — для обезьяны это было дело плевое. Люди на площади затаив дыхание следили за господином Нильсоном. Вскоре он добрался до кроны, сел на сучок и вопросительно поглядел вниз, на Пеппи. Пеппи кивнула ему, как бы говоря, что можно спуститься. Обезьянка послушалась, но стала спускаться по другой стороне ствола, перекинув тем самым веревку через сук. И когда господин Нильсон снова оказался на земле, Пеппи держала в руках оба конца веревки.
— До чего же ты умен, господин Нильсон, тебе бы профессором быть! — воскликнула Пеппи и отвязала веревку от хвоста обезьяны.
Неподалеку от небоскреба ремонтировали дом. Пеппи помчалась туда и выбрала крепкую длинную доску. С доской под мышкой она вернулась к дереву. Ухватившись свободной рукой за веревку и опираясь ногами о ствол, она начала быстро и ловко карабкаться вверх. Люди на площади от удивления перестали плакать. Добравшись до кроны и положив доску на развилку ветвей, она осторожно стала продвигать ее к окну. Наконец доска достигла окна, легла концом на подоконник и образовала своеобразный мост между деревом и горящим домом. Люди на площади молчали, от напряжения никто не мог вымолвить ни слова. А Пеппи пошла по доске, весело улыбаясь мальчишкам в мансарде:
— Ну, чего вы ревете, ребята? У вас, может, животы разболелись?
Дойдя до окна, Пеппи спрыгнула в мансарду.
— Что и говорить, здесь жарковато. Сегодня вам больше топить не придется, за это я ручаюсь. А завтра слегка протопите, не больше четырех поленьев…
Сказав это, Пеппи взяла на руки обоих мальчиков и двинулась по доске обратно.
— А теперь мы немножко позабавимся. Балансировать с вами на доске — все равно что танцевать на проволоке.
Когда Пеппи дошла до середины доски, она задрала ногу точно так же, как, помните, она сидела в цирке. Шепот ужаса пробежал по толпе. А когда с ее ноги соскочила и полетела вниз туфля, несколько пожилых дам упали в обморок. Но Пеппи благополучно добралась с мальчиками до дерева, и стоящие на площади люди так громко закричали «Ура», что заглушили на мгновение треск и рев пожара.
Пеппи подтянула веревку, один конец ее она крепко привязала к толстому суку, а другим обвязала младшего мальчика и стала медленно и осторожно спускать его, он попал прямо в руки матери, которая, не помня себя от счастья, схватила своего сынишку и, громко рыдая, принялась его целовать. Но Пеппи закричала с дерева:
— Эй вы! Отвяжите веревку! Здесь ждет еще один мальчик, и летать он пока не умеет!
Люди кинулись развязывать веревку, но это было нелегким делом, потому что Пеппи умела завязывать крепкие морские узлы. Она научилась этому у матросов, когда плавала по морям со своим папой.
Но вот веревка, наконец, снова оказалась в руках Пеппи, и она спустила на землю второго мальчика.
Пеппи осталась одна на дереве. Она опять выбежала на доску, и толпа разом притихла. Никто не понимал, что она собирается делать, но секунду спустя все ахнули. Пеппи плавно поднимала и опускала руки, она кружилась в танце на узкой доске и пела своим хриплым голосом:
Пятнадцать человек и покойника ящик,
И-о-го-го, и в бочонке ром.
Но слова песни едва доносились до людей на площади. А Пеппи пела и кружилась все быстрее и быстрее, так что многие люди зажмуривались, боясь, что она разобьется.
