На воле люди готовятся к празднику вкусной еды, выпивки и семейных ценностей, они будут дарить друг другу подарки и отдыхать от работы; и в эти дни проявляются самые лучшие человеческие качества, в это время дети садятся вокруг елки и видят огромные леса, украшенные волшебными огнями, и блестками, и стеклянными шарами, смотрят на рождественские сценки; и Младенец Иисус улыбается из своей скромной колыбельки, окруженный шаловливыми барашками и мудрецами, принесшими подарки, а дети пьют какао, и горячее молоко и грызут шоколад. Люди счастливы, незнакомцы поздравляют друг друга на улицах, спотыкаются, пьяные и разгоряченные, они идут домой и несут подарки. И дни идут, а у меня в голове вертятся мудрые слова Иисуса, и от этого Рождество еще больше кажется особенным; и я думаю о непорочном зачатии, о чудесах и разного рода сумасшедшей чуши, которую я знал с детства, но раньше никогда об этом не задумывался. Я понимаю, что я безбожник. У меня нет ни веры, ни высшего знания. Только дети серьезно верят в Рождество, и я оглядываю камеру, и у меня складывается мнение, что заключенные — это маленькие мальчики, пойманные, как в капканы, в мужские тела, они скучают по своим мамам, может, на мне сказывается общий доброжелательный настрой этого времени года, но на меня снизошло такое ясное и искреннее понимание, которого не было никогда в моей жизни.
За два дня до Рождества прибывает пятеро новичков. Они оживлены, они знают свое дело, на них изящные костюмы, в которых они предстали перед судом. Заключенные собираются вокруг них, взволнованные, стоит гвалт, они шумно переговариваются и пожимают друг другу руки, иногда хохочут, но по большей части их разговоры серьезны, и это говорит о том, что эти люди — особенные. Внезапно парни из корпуса Б начинают вести себя по-другому, и я замечаю, что даже Папа и гоблины подходят, чтобы послушать, о чем идет речь. Иисус стоит впереди толпы, и мне приходится ждать, чтобы выяснить, в чем дело. Бу-Бу сидит на кровати по-турецки и склеивает свои спички, быстро оглядывается и опять погружается в свою работу; кажется, он вполне счастлив, хорошее настроение словно включило всех, заключенные кидают спички на его одеяло, а раньше ему приходилось ходить и собирать их; и он заведомо знал, что Мясник с улыбкой отдаст свое сокровище, а Милый Малыш нахмурится, и только это гоблинские мальчики категорически отказываются участвовать в этом, Папа качает головой, и у меня забавное подозрение, что они чем-то разочарованы. Бу-Бу — это следующий, о ком я хотел расспросить Иисуса, но все время забываю, вероятно, подсознательно пытаюсь избегать сложностей, этот спичечный человек счастлив своей работой и считает дни до великого праздника.
Я выглядываю из-под одеяла и пытаюсь догадаться, который час, но это сложно, ведь у меня нет наручных часов; время па запястьях носят с собой, по большому счету, только взрослые, они всегда следят за временем, чтобы знать, может, пришла пора заняться чем-то еще; и сейчас должно быть утро, но на улице все еще темно, интересно, что на этот раз мне принес Дед Мороз, мне хочется заглянуть в чулок, но нужно дождаться, когда мама и Нана придут и разбудят меня; и я закрываю глаза, под этими простынями и одеялами мне очень тепло и уютно, и ноги обернуты моим младенческим одеяльцем; оно становится все меньше, потому что я расту, но оно очень мягкое, и я не часто думаю о своем отце, но вот я жду маму и Нану и наступления утра; и он занимает мои мысли, может, потому что сегодня такой особенный день, сегодня в хлеву родился Младенец Иисус, он спал в яслях, и мне интересно знать, как выглядит мой папа, что он сейчас делает; может, когда ему было столько же лет, сколько и мне сейчас, он спал в этой комнате, надо бы спросить; и он должен быть хорошим человеком, иначе мама никогда его не полюбила, и я уверен, что она полюбила его раз и навсегда; и она говорит, что когда я подрасту, она расскажет мне о нем, нет никакой тайны, ничего плохого, о чем стоило бы переживать; и пока все мы трое вместе, все будет хорошо, может, он пришлет мне открытку, или, может, он умер, но я, должно быть, очень маленький, потому что при этой мысли я не испытываю грусти; Деду Морозу понравится наша дымовая труба, она очень чистая, вчера вечером мы топили камин, так что решетка, должно быть, только слегка запачкана, но это всего лишь пепел, и мама говорит, что Дед Мороз отнесет мои подарки наверх и положит на край кровати; и она говорит, что я все время о чем-то переживаю, Деду Морозу известно о дымовых трубах все, потому что он долгие годы лазает через них; и ему в любом случае нравится запах пепла и запах хвои, и ему понравится стаканчик виски и пара пирожков с мясом.
Светает, и приходит Рождество, и радостный надзиратель раскачивает церковные колокола, и они звонят, и ему хочется оказаться дома со своей семьей. Мы выстроились в шеренгу, странно веселые, знаем, что этот праздник — для нас для всех, и мы откладываем наши выяснения отношений, единственный раз мы находимся в гармонии друг с другом. Каждый из нас что-то про-ебал, но существует на свете период доброжелательности; и раздается смех и шепот, и нам приносят завтрак, и сахар пахнет сильнее, чем обычно. Они удвоили дозу бромида, чтобы предотвратить содомистскую оргию и убийства, таким извращенным радикальным способом Директор одновременно борется со спермой и насилием, надеется избежать повторения прошлогоднего инцидента, тогда ранили троих, а один умер. Убийцу отправили в психушку, в отделение для буйных, но Директор продолжает осторожничать. Когда я подхожу к Шефу, он повторяет мне соответствующее случаю поздравление и я говорю ему то же самое на его языке, и от этого большой человек улыбается еще шире, внимательно наполняя мою кружку. Я сажусь рядом с Иисусом, тот болтает с Мясником и еще одним парнем. Я зажимаю кружку с молоком между коленями и лезу под куртку за хлебом, который я занычил, опускаю его в молоко и смотрю, как он разбухает, пропитывается насквозь молоком, великая Рождественская служба.
Мама и Нана сидят в ногах на моей кровати, и я прыгаю по матрасу, а Нана говорит мне, что она уже была внизу, и собрала камин, и зажгла огонь, так что в передней комнате нам будет хорошо и тепло; я не имею ничего против того, что она сделала это без меня, потому что сегодняшний день отличается от любого другого дня; и пока я прыгаю, из моего чулка выкатывается яблоко и падает на пол, и я наклоняюсь, чтобы поднять его, и смотрю под кровать, замечаю темную тень; я знаю, что это, должно быть, гоблин, и я пугаюсь — и тут же становлюсь счастливым, потому что понимаю, что это мишка Йоги, о котором я просил Деда Мороза; и Дед Мороз хочет знать, был ли я хорошим мальчиком, и я смотрю на маму; и она улыбается, и кивает, и говорит, что я на самом деле очень хороший мальчик; и я подумал, что, может, я действительно получу в подарок мишку Йоги, а вдруг под кроватью сидит именно он; я понимаю, что это нежданный подарок, интересно, каким образом Дед Мороз смог прокрасться по лестнице так, что никто его не услышал; иногда Мистер Справедливый отправляется на ночь вниз, чтобы защищать меня, но он не слишком-то способен меня защитить, он очень мал, а теперь мне будет помогать Йоги, если мне понадобится его помощь, ведь он больше; и я хватаю яблоко и снова запрыгиваю на кровать, вытаскиваю из чулка яблоки, и мандарины, и шоколад, и полицейскую машинку, а вот еще каучуковый мячик и водяной пистолет; и я говорю: «Спасибо тебе, Дед Мороз, где бы ты сейчас ни был»; должно быть, он уже вернулся домой, в свою чудесную зимнюю страну, окруженную заснеженными бесконечными лесами; и повисает пауза, и я пытаюсь решить, если у меня под кроватью действительно сидит Йоги, то как я это узнаю; и тут мама роняет мяч, и случайно заталкивает его под кровать, и говорит: «Извини, дорогой, ты можешь его достать оттуда»; и конечно, я должен понять, что она и Нана на самом деле и есть Дед Мороз.
