…
— Ну вот, — 3оя улыбнулась, вытерла рот и села на скамейку, — одним паразитом меньше!
— То есть? — шевельнулся Румбо.
— Одного таракана я из тебя высосала. Высосала — и съела.
— Съела?
— Ага. Я ими питаюсь, сечешь? Питаюсь тараканами из голов воздыхателей: выедаю их вместе с мозгами, помогая избавляться от паразитов… — она захихикала.
— Ээ… слушай… зачем так говоришь? — подражая грузину, сощурился Румбо, — Боюсь тебя, женщина… ты как змея крадешься к моему сердцу. Сладкою отравой подпаиваешь, жидкою дрёмой заговариваешь, сытым орехом закармливаешь. И доишь, как доят коз.
— А ты козу когда-нибудь ебал? — прервала его 3оя, сплевывая шелуху через плечо.
— При чем тут это? — осекся тот.
— Ни при чем. Просто скажи: да или нет.
— Нет… Объясни теперь, в чем дело?!
— Всё нормально. Успокойся. Всё будет гут…
— Но… 3оя, я прошу тебя… Давай… слушай — давай поговорим… нам просто надо понять друг друга, и всё стразу встанет на место!
— Всё и так на месте…
— Я имею ввиду наши отношения!
— А какие у нас с тобой отношения? У нас с тобой нет отношений… ну, подумаешь, минет, да пара палок… и разошлись как в море корабли. Думаю, лучше тебе побыть одному: пораскинешь мозгами, покуришь придорожной травы: корни её цедят из могил мудрость мёртвых… глядишь — всех тараканов и выкуришь…
Она резко встала, отряхнула халат и исчезла в зарослях болиголова.
Румбо обалдело посмотрел ей вслед.
Сначала он испугался: какое-то мгновение захотелось даже броситься следом, просить прощения, умолять… но за что? Он-то в чем виноват? В том, что он — такой, какой есть? Или в том, что она такая? Пусть идет. Пусть ранит каблуками твердь земную в вечном поиске бабьего счастья.
Всё живое невинно, да и что есть вина, как не химера? Ибо ни у кого нет сил сойти с пути. Ибо не отменишь Закон Неизбежности, иначе именуемый Смертью.
Но Румбо отменил — ненадолго: на ничтожные 9 секунд. Он жил — эти 9 секунд, а Смерть — отступила. Он сокрушал её все 9 секунд, полные боли. Шмяк! — правой по черепу — и ноги её подкосились.
Правая на этот раз не подкачала. А то она последнее время словно забыла свой прямой и выстреливала куда-то не в те места и не вовремя.
Румбо тряхнул кистью, повёл плечом. Выгнул грудь, вздохнул, потянулся. В этих движениях было что-то кошачье. Или змеиное.
— Я — котозмей! — улыбнулся Румбо, представляя себе, как могло бы выглядеть такое животное.
Как кот, покрытый чешуёй и с раздвоенным языком.
Или как поросшая шерстью змея, которая перед тем, как ужалить, мяукает?
— У кошек и змей есть общая черта: они шипят! — произнес стоящий перед Румбо приземистый старичок в замшевой шляпе.
— А? — Румбо словно очнулся.
Некоторое время назад, отогнав мысли о 3ое, он встал со скамьи, выбросил остатки семечек и пошел вдоль могил, выдергивая перезревшие травяные стебли — и тут едва не сшиб с ног неизвестно откуда появившегося деда.
Тот мог бы упасть, удариться затылком о кусок гранита. Черепок бы старый лопнул: ведь он неэластичен. Мозг бы вытек (возможно, частично).
— Вы, молодой человек, отчего так задумчивы? Переживаете недавнюю утрату? — поспешил осведомиться дед, поправляя пенсне.
— Надо же, настоящее пенсне… — улыбнулся Румбо, вглядываясь в сморщенное лицо, — я думал, таких уже не бывает.
— Знаю, что ты думал… то есть, я думал! — хлопнул его по плечу старик, и вдруг закаркал визгливым смехом астматика.
— Отец, тебе, вообще чего надо? Если конкретно… — Румбо свернул травяной букет комом и примотал стеблем к мошонке.
Он начал ощущать раздражение: глаза уже дважды смерили расстояние до сморщенного подбородка.
— Что, уже достал я тебя? Так быстро? — дед отошел, склонив голову.
— Если ты меня решил достать, то рискуешь своего добиться… — сдержанно пообещал Румбо, вставая чуть боком.
— Рискую… а чего, сунь мне, Румбон, по чану. Да только гляди, не промахнись!
— Ой, а вы, наверное, мастер ушу, раз говорите с азиатскими намеками? — осведомился Румбо, едва сдерживаясь.
Стараясь расслабиться, он выравнивал дыхание.
— Это ты о себе такого мнения? — ощерился старик, тряся челюстью.
Румбо резко качнул вес и бросил кулак.
В то же мгновенье жестокий встречный живо напомнил его голове недавние переживания, связанные с Лёхой и Нерестом.
На автопилоте Румбо вскочил. Перед глазами поплыло, предательски не подчинялись ноги.
Старик поднял с земли пенсне и снова закудахтал:
— Я — это ты, Румбо. Через много-много лет… которых на самом деле, оказывается так мало. Время летит так быстро… всего 9 секунд. Разве забыл?
— Что? Ты чего гонишь, дедуля?!
— Гонишь — ты. А я рулю.
— А, рулишь… ну и рули отсюда на хуй, пока не поиздержался! — Румбо выразительно качнул прихваченной из Красной Комнаты мясорубкой.
— Ты еще микроскопом меня по башке прихлопни, — разорвал дистанцию старикашка, смещаясь вдоль могильной ограды, — как ты это сделал когда вы с Валерой оттягивались летом на биобазе… Помнишь бухого солдатика, которому ты засадил по башке микроскопом?
— Ишь ты… всё тебе известно… — Румбо ощутил, как потяжелел пульс и напряг промежность. — Это всё заморочки ваши! Колдовство, блядь… ментовская ступня, и города эти блядские. Не выйдет, дедуля. Не взять меня твоим дырявым изменкам!
— Молоток… правильно: сопротивляйся. Руки не опускай, — кивнул старик, сделав движение навстречу, и как раз в этот миг Румбо, изловчившись, рубанул ему по шляпе мясорубкой, крутанув ею из-за спины и прикрыв второй рукой голову.
«Лёха и Нерест!» — успела мелькнуть мысль, а в следующее мгновение он лежал в глубоком нокауте.
Запах нашатыря. И еще чего-то, зовущего и сладко-знакомого. Море?
— Ну что… а я тебя предупреждала… — 3оя наклонилась к нему, поправляя ледяной компресс. — Молчи уж, не дергайся… Как видишь, тараканы в голове не чуть не лучше ублюдков вокруг. И те, и другие портят нам жизнь. И те, и другие вырубают жестким ударом в дыню.
— Но теперь мне больно! — забыв о достоинстве, пожаловался ей Румбо, едва двигая челюстью.
— Жалеешь себя? Конечно, будет больно… больнее всего — от ударов, которые наносишь себе сам. Часто смерть — медленная или быстрая — следует за такими ударами. Ты до сих пор привык защищаться снаружи. Пора учиться защищать и внутри. Чтобы не было доступа к сердцу твоему сладким обещаниям и лести. Чтоб не проникли в твою голову чумные тараканы ненависти. Чтоб не сжимал желудок тисками экзистенциальный страх, присущий последышам. Но расслабься: тебе еще долго тренироваться, прежде чем научишься убивать с одного удара. Так что вперед: в этой жизни есть место для поиска. Для искренних жертв и чудесных приобретений. Для дрожи открытий и звёздного хмеля. Для золотых рукопожатий и для французских засосов — всему в этой жизни есть место, милый!
