И тогда ты понимаешь: час настал.
Ты откладываешь газету «Ведомости», пишешь любимой прощальное письмо по емейлу, выключаешь компьютер, достаешь из ящика стола мясорубку… что дальше? Правильно: идёшь на вокзал. Потому что знаешь: та самая ночь настала.
Минута молчания
День выдался непогожим: сначала вроде даже припекало, но уже к полудню низко продавили тучи, и колкий снег зачесал настойчивым гребнем. Но пробуждение было уже близко: зима околевала в судорогах; едва оживали мухи.
Митя затормозил у бара, хлопнул дверцей Audi, вошел.
От окна Валера помахал ему.
Митя приблизился.
Сидели: Валера, Женя Толстых и Кравподжузо.
— Ну, чё… здорóво, как говорится, — он протянул им руку, — Жиндос, двинься…
Подошла официантка Люся.
— Люсь, привет… мне, это самое… стейк, значит, с кровью, вот… и там чего-нибудь это, типа салатика… вот, ну и хлеб.
— И водки еще, принесите, девушка! — попросила Кравподжузо.
Валера закурил. Перед ним стояла пинта «Гинесса» и тарелка с обглоданными костями кролика.
— Ну, чё, Митяй, был у следака? — спросил он, дождавшись, пока Валера насадит первые 50 и заест куском черного хлеба в солёном масле.
— Был. — Митяй подцепил корейского салата из тарелки Кравподжузо.
— И чё?
— Чё… через плечо. В непонятку ушел, ясное дело… Не помню ничего, и всё.
— Ну, а он еще о чём-то тебя спрашивал?
— Да о всякой хуйне. Давно ли я Костика знаю, бывал ли он раньше агрессивен, и прочее. — Митяй подцепил еще капусты, доел хлеб и разлил остальным.
— Ребят, ну а чё там на самом деле произошло-то? — заёрзала Кравподжузо, — вы хоть расскажите, чтоб мы в курсах были… вы ж какие никакие очевидцы…
— А вам это зачем? — поднял брови Валера, — девушка, а принесите еще жульенчик какой-нибудь, есть у вас?
— Ну как… чтоб знать.
— Чего знать?
— Ну… мало ли… вдруг Костик всё-таки появится. И как с ним разговаривать? Мы же знаем, что он в розыске: вся область на ушах стоит… а как дело было, не знаем.
— А на хрена вам это знать? — жирно улыбнулся Митя.
— Ну… понимаешь, если я, к примеру, встречу Костю, — Кравподжузо поковыряла вилкой пасту, — типа того, случайно. Ну, мало ли… и он меня о чём-то попросит. Но я-то знаю, что он в розыске. И вот, одно дело, если его прессуют по беспределу, и дело его правое… то есть, бойню эту он устроил… ну… по справедливости. А другое дело, если у него чердак окончательно съехал, и он маньяком стал, чикатилой отмороженным…
— Ну что, рассказать им? — Митя принял у Люси стейк. — А соус есть у вас?.. Да, давайте…
Валера разлил:
— Предлагаю сначала выпить. Давайте. За Костика.
Все чокнулись.
Женя заказал соленых огурцов и карпаччо из говядины. Кравподжузо попросила сигару.
— А чего рассказывать… — Валера помесил ложкой жульен, — мы в ту ночь бухали у Митяя на даче. И главное, мы с Костиком ехать не хотели: хотели на каток пойти с бабами… а ты, Митяй, нас затащил… заагитировал, как хорошо водочка у костерка пьётся, как пахнет шишечка на зимней опушке…
— А при чём тут это? — спросил Митя, — на даче зимой действительно приятно. Не то, что весной или осенью.
— Ну да… согласен.
— Ну, а дальше-то чего было? — поёрзала Кравподжузо.
— Чего было? Чего… пожарили шашлык… ну, литр открыли. На гарнир — кукуруза с луком и кетчупом; хлебец там, огурчики из банки… да, морковь вот, корейская была еще и грибы. И хорошо так посидели. А уже ночь была, но спать не хотелось. И мы решили — еще по чуть-чуть.
— А вы в натуре-то помните, что было? Может, и вправду по пьяни всё из головы повылетало? — поднял глаза от тарелки Женя.
— Щас у тебя мозги из головы повылетают… — отвесил ему несильный подзатыльник Валера, — жри и слушай. Или уёбывай.
— Да чего… ну, мы там говорили о разном. Ну, и о Джоне этом, будь он неладен, упомянули. И еще там, ну про его тусовку… в том смысле, что надо бы по-хорошему их всех замочить… но это только так, в качестве шутки сказано было.
— Это ты сказал, — посмотрел на него Валера.
— Я? Ни хера… по-моему, это как раз ты, Валер, сказал. Что надо их замочить по одиночке. Шутил, стало быть? Ну, да ладно… какая разница, кто это сказал… Короче, уже светало, и мы там за жизнь чего-то такое стали… и Костик там опять про зажигалку эту… ну, когда мы руки жгли на время. И у него был рекорд: 9 секунд. И он этот рекорд решил побить. Но не побил, но повторил. Ну, мы уже пьяные были, но не настолько, что… короче, Костику чего-то поплохело после этой процедуры. А потом он встал и пошёл.
— Куда пошел? — спросила Кравподжузо.
— Да хер его знает! Пошел куда-то! — вычищал ковшик из-под жульена Валера.
— Ну, а мы пузырь добили, а потом глядим: а его нет. А уже светало, — Митя с удовольствием жевал мясо, — и мы искать его пошли. А уже почти рассвело, короче, и там без фонаря следы на снегу видны. Он вышел в поле и пошел к трассе. А там в низине типа моста такого: плиты бетонные. И как бы заводь, а там труба что ли тёплая, но, короче, там до конца никогда не замерзает. И поэтому полыньи там.
— Вот, Костик туда и нырнул. — разлил водку Валера.
— Упал, что ли?
— Да нет! нырнул, похоже намеренно, говорю же. Следы вели к проруби, и там кончались, — Митя зачерпнул салат, — мы к самому низу спустились. Там было видно всё — и, главное, одежда его рядом с прорубью лежала.
— Мы с Митяем так и охуели! — мотнул головой Валера.
— Я сначала хотел ментов вызвать, а потом думаю: может, это Костян нас разыгрывает? — Митя отхлебнул квасу, — и решил еще там постоять. И смотрю: оглобля лежит… ну, жердь такая, вот… и я взял и непонятно зачем эту оглоблю в прорубь-то сунул и пошуровал там. И вдруг, прикинь, за неё кто-то как дёрнет!! И тащит… а я стою, упёрся…
— Он орёт мне, слышь… Валера, бля, подстрахуй! — Валера приобнял Кравподжузо.
— Ну да, он так тянул, ёбте… и, короче, я гляжу: это Костик! Костик лезет из проруби. Голый и белый весь, как покойник! Бля, ребят, я всякое видел, но тут я пересрал, гадом буду…
— Да, это было пиздец что за зрелище… — посуровел Валера, — он вылез, Костян, то есть… стоит — и ему не холодно. А он на снегу голый.
— И он весь лысый был! — перебил его Митя, — башка лысая, на лобке волос нет… даже брови выпали, прикинь! И еще, он как бы состарился, что ли… трудно объяснить. Что-то в лице. В глаза посмотришь такому — и не поймёшь: он, вроде тебе ровесник, а иногда кажется, в отцы годится. И еще у него шрамы такие были, на всем теле, и на голове даже.
