— В этом районе мне работать не опаснее, чем кататься на велосипеде, — говаривал он. Из-за этой своей самоуспокоенности он даже не заметил, как один из трех парней с битами открыл дверь пикапа со стороны пассажирского сиденья и проскользнул внутрь, не слишком пряча свою пушку тридцать восьмого калибра.
— О чем базар, чувак?
— Смотри на дорогу! Езжай все время прямо до Сапаты.
— Это еще зачем?
— Молчи и не вздумай дурить! — Чоло повел машину в сторону бульвара, безуспешно пытаясь краем глаза разглядеть самозваного пассажира.
— Да в чем дело, мужик, кто ты такой?
— Не твое дело, заткнись и рули, куда велено!
Едва Чоло остановил пикап рядом с бульваром Сапаты, незнакомец тут же выскочил, а на его месте возник Чато с черным чемоданчиком в руке.
— Здорбво, Чоло! Ну что, обосрался со страху? — На нем была пестрая меланжевая рубаха; он ухмылялся из-под надвинутой на самые глаза бейсболки.
— Сам ты засранец вместе со своим приятелем, придурок! И не вздумай еще раз выкинуть со мной подобный номер!
— Подумаешь, нежный какой! — продолжал улыбаться молодой партизан, засовывая чемоданчик под сиденье. — Поезжай по Сапате в обратную сторону, я по дороге сойду!
— Зачем так сложно, Чато, мог просто позвонить мне!
— Для твоей же безопасности — вдруг твой телефон прослушивается, я не хотел рисковать! Полиция совсем озверела.
— А как ты вычислил, что я именно там остановлюсь?
— Ты же за моей сестрой приударяешь, разве не так? Поняв, что разоблачен, Чоло невольно покраснел. Он тщательно хранил эту тайну, однако Чато, несомненно, следил за ним в течение нескольких недель и догадался о его интересе к Марии Фернанде. В памяти Чоло очень хорошо сохранился тот решающий день и бал выпускников центральных подготовительных курсов, на котором пел Коти Бургеньо со своим фальшивящим квартетом. Мария Фернанда со своей фигурой 88–60–90 выглядела потрясающе в черной мини-юбке: красивые ноги, заметная попка, маленькая грудь; и умница вдобавок — в общем, то, ради чего из федерального округа приезжают в Синалоа охотники за красотками и уговаривают местных девушек принять участие в конкурсе «Сеньорита Мексика», от которого всеми силами стараются удержать отцы своих дочерей, сурово предупреждая их: «Не вздумай у меня заниматься этими глупостями!» Несмотря на большую занятость, Чоло в тот вечер пригласил танцевать Марию Фернанду и чуть не задохнулся от ощущения близости роскошного девичьего тела. Бог мой, какое наслаждение прикасаться к ее одежде, дышать ароматом духов «Джорджио»! Как только у чертова Давида язык повернулся назвать ее девушкой с хотдогом на голове? Мария знала, что сразила его наповал, женщины всегда это знают, они ближе к богу, чем мужчины, а Чоло попытался нащупать твердую почву под ногами, завязав разговор:
— Как живешь?
— Ничего. — ответила она, и оба замолчали, но ненадолго.
Чоло ненавидел ждать, темперамент не позволял, а потому, прежде чем «Биджиз» успели допеть свою «I’ve gotta get a message to уоu», выпалил:
— Мария Фернанда. это самое… хочешь стать моей невестой?
Она будто остолбенела от неожиданности:
— Что? — и внимательно посмотрела на него.
— Да, это самое, ты мне нравишься!
— Вот еще выдумал! Достаточно того, что мы с тобой друзья!
— Ноты мне правда очень нравишься! — Чоло изо всех сил старался вести себя спокойно.
— Это не значит, что я должна стать твоей невестой! — Внезапно из ее голоса исчезла строгость. — Ладно, буду твоей невестой, но только когда ты заработаешь много денег!
— Заметано! Назначь срок!
— Сам назначь!
— Месяц годится?
— Так скоро?
— Ну, год.
— Отлично! Да, одно условие: обещай, что в течение всего года не будешь ничего просить и вообще говорить со мной на эту тему — слишком уж ты быстрый!
— Обещаю!
И поскольку настоящие мужчины не танцуют, Чоло оставил ее в обществе подруг, а когда отправился восвояси, они проводили его веселыми взглядами — видимо, Мария Фернанда тут же им все рассказала. Теперь ему было просто необходимо обсудить это с Чато; нельзя же не считаться с будущим шурином, занятым партизанской войной! Но Чато опередил его, сказав полусмущенно-полунасмешливо:
— Не мое дело, конечно, но я не понимаю, что ты нашел в женщине, у которой, выражаясь словами Давида, хотдог на голове! Впрочем, сейчас у меня нет времени на разговоры. Вот что, подыщи свободный дом, не слишком приметный, сними его и дай знать — мне нужно запасное убежище.
— Для тебя одного?
— Нет, там будет жить Давид.
— А это что?
— Вот дьявол, чуть не забыл: в этом кейсе деньги на аренду дома; отвези туда Давида, а через восемь дней встретимся на середине моста Идальго в шесть часов вечера; если меня не будет, приезжай туда в то же время еще в течение трех дней подряд, понял? — Да.
— Пока я не появлюсь в доме, привози Марию Фернанду в гости к Давиду, и наоборот, чтобы видно было: здесь, мол, живут и общаются родственники.
— Что-нибудь еще?
— Высади меня напротив «Ла-Фуэнте»!
— Ладно.
Пока пикап приближался к месту назначения, Чоло Мохардин спросил своего друга-партизана:
— Слышал про Давида?
— Что именно?
— Как ему обломилось в Лос-Анджелесе?
— Да, знаю, отец небось павлином выступает!
— Это все ерунда, случилось кое-что покруче: Давид оттрахал саму Дженис Джоплин, королеву хиппи!
— Иди ты!
— Я тебе говорю; эта баба увидела его на улице, затащила к себе и обслужила в лучшем виде!
Чато громко расхохотался:
— Вот еще долбарь нашелся! Ладно, потом расскажешь, я здесь выйду! — и выскочил из остановившегося пикапа.
Сантос видел, как его друг скрылся в уличной толпе — стремительный и неотвратимый, как воля провидения. Наверняка спешит к своим товарищам, решил он и подумал, какие разительные перемены произошли с Чато за считанные месяцы после того, как дон Грегорио прогнал его из дома.
Когда старший сын Палафоксов ушел в партизаны, это для Сантоса, как и многих других, стало полной неожиданностью. Никто и вообразить не мог, что порядочный юноша и прилежный студент, получающий истинное удовольствие от чтения и учебы, станет революционером. В то время как Чоло только делал вид, что постигает агрономию, Чато пропадал в университете, где участвовал в горячих спорах со своими сокурсниками и писал работы, в которых яростно критиковал класс предпринимателей. Он единственный среди сверстников был знаком с произведениями Фернандо дель Пасо, Марселя Пруста и Уильяма Фолкнера; только ему доставляла истинное наслаждение музыка Сибелиуса, Рихарда Вагнера и Джона Кейджа. Этой любви Чато к буржуазному искусству стало достаточно, чтобы сделать его в глазах наиболее радикально настроенных студентов белой вороной и закрыть перед ним двери конспиративных собраний, на которых обсуждались пути прямой конфронтации с властями. Помимо того что ему не хватало общительности и воинственности, Чато в принципе с большим сомнением относился к вооруженной борьбе вообще. Он не переставал повторять, что считает партизанскую войну неэффективной, и не обращал внимания на обвинения в пораженчестве со стороны самых боевитых студентов. На вечеринках с друзьями Чато говорил, что у него возникает двойственное мнение о Че Геваре: с одной стороны, он выглядит важной исторической фигурой; а иногда кажется ему побочным результатом революционного движения, символом, придуманным, чтобы вовлечь в вооруженную борьбу разных недотеп. В то же время Чато верил Фиделю Кастро, хотя и посмеивался над ним — сказал, например, что «главный команданте» принял участие в рубке сахарного тростника с единственной целью — потешить свое тщеславие. Он признавал влияние пламенных речей Фиделя на умы слушателей, но оставлял за собой право выбора; пацифистские выступления Джона Леннона, на его взгляд, воздействуют на аудиторию в тысячу раз сильнее. В общем, ничто не указывало на то, что Чато станет партизаном, пока однажды в университетский городок не ввели войска; все происходило у него на глазах; он заметил, как его товарищи в ужасе возносили молитвы Богу, не находя, куда спрятать семь пистолетов «таурус» и два длинноствольных охотничьих ружья. Не дожидаясь, когда его попросят, Чато открыл багажник отцовского «валиума» и спрятал оружие под кучей бейсбольных перчаток — так про него никто и не дознался. Вечером, после того как военные покинули городок, состоялся студенческий митинг, а потом Чато затащили на закрытый просмотр кинокартины «Алжирское сражение». В последующие дни он много беседовал со своими товарищами, стараясь постичь, какие силы движут ими. В итоге даже самые недоверчивые постепенно начали обращаться к нему за советом — с такой легкостью и знанием дела находил он решения организационных проблем. Спустя несколько недель после случая с оружием сам Чато предложил использовать в деле свою необыкновенную изобретательность и добровольно взял на себя материально-техническое обеспечение операции по похищен и ю с целью выкупа одного продажного скотопромышленника, отмывающего деньги для наркоторговцев.
