Для жителей побережья нет пищи более полезной и питательной, чем рыбный бульон, особенно если рыба, что называется, цветная — например, парго. Получив деньги, старик, как водится, пригласил Давида отобедать:
— Ребека, а ну-ка, ухаживай за моим напарником! Давид съел добавку и почувствовал, что насытился. И неудивительно, учитывая, что он умял с полкило тортильяс — кукурузных блинов, банку консервированных чили в маринаде и один тако с начинкой из тушеной фасоли. Старик закурил вторую сигарету и по привычке пошел вздремнуть после еды. Ребека по неизвестной причине заметно сердилась, ее груди чуть не вываливались наружу из расстегнутой блузки.
— Песик мой, я тебя не видела уже почти целую неделю, где тебя носило? Ждала, ждала тут тебя всю ночь, а ты не пришел.
«Посмотрим, как ты отвертишься», — посмеялась над Давидом его бессмертная часть.
— Я был занят на второй работе, деревья подрезал, траву выкашивал.
— Не ври мне, каброн, я вчера туда ходила, и какой-то тип с черными кругами под глазами сказал, что ты ушел в море. И почему лодки нет, а мотор остался в кооперативе?
— Я купил новый, обкатывал его.
— Сам будешь за него платить!
— Я не отказываюсь.
— Да у тебя нет ни сентаво за душой — говори, где шлялся!
— Работал!
— Твой приятель признался мне, что ты отправился в бордель! Не могу поверить, что ты спал с какими-то грязными шлюхами!
— Не ходил я ни в какой бордель! Просто подвернулась работа, возил на рыбалку несколько гринго.
— Рассказывай мне сказки! Почему же тогда ты проглотил две порции бульона, а? — Черные глаза Ребеки, казалось, прожигали Давида насквозь. — По мне, так катись, куда хочешь, мой песик, но какого черта ты катаешься на нашей лодке? Это единственное, что у нас есть!
«Какого беса ей надо? — думал Давид. — Женихов у нее хоть отбавляй, в Альтате по ее милости ни один праздник не обходится без разбитых носов, то же самое в Эль-Верхеле и Росамораде». Но сколько ни думал, не мог понять, почему она так ревновала его, почему заставляла катать ее на лодке по ночам, заплывать далеко в море, и там раздевалась и старалась возбудить его своими танцами и ароматом тела. Почему? Давид честно признавался себе, что ему начинал нравиться этот ритуал, особенно при полной луне, но он же поклялся в вечной верности Дженис! «Если тебя ревнуют — значит, любят!» — уверяла Давида его бессмертная часть. «Да к чему ревновать-то?» — «Пользуйся этим! — нашептывал голос. — Любовь длится только три года, потом умирает. Кроме того, для нее твое равнодушие унизительно!» — «Полагаешь, мне следует приглашать ее на свидания?» — «Вот именно!»
— Давай встретимся сегодня вечером? — предложил он Ребеке.
— С каких это пор мы встречаемся, когда ты захочешь, мой песик?
— Сегодня полная луна, тебе тоже нравится.
— Ну и что? Тебе все равно нечем ответить!
— Ну, пожалуйста!
— Не знаю, не знаю.
— Я буду ждать тебя.
— Ну вот еще! Знаешь, что? Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, пес паршивый!
— Ты придешь?
— Как знать, не уверена…
Глава 13
«Как думаешь, придет? — тревожно спросила Давида его бессмертная часть. — Честно признаюсь, немного встречалось мне женщин с таким особенным ароматом». — Давид дожидался Ребеку, сидя на борту «броненосца Потемкина» и любуясь панорамой звездного неба. Он не хотел вынимать фотографию Дженис, которая практически развалилась от влаги и бесчисленных перемещений из бумажника и обратно. В полночь закрыли «Гальеру», и через некоторое время мимо в сторону дома протопал сильно подвыпивший Мансо. Вот он остановился, закуривая очередную сигарету, и Давид вспомнил про свою зарытую в землю сокровищницу; отдавая днем деньги старику, он спросил его, выходить ли в море назавтра, и тот ответил:
— А зачем? Этого нам хватит, чтобы дожить до путины.
«Запаздывает», — обеспокоенно заметила карма. «Ты когда-нибудь замолчишь?» — «Когда помрешь! Ты торопишься?» — «Нет… А ты знаешь, когда я умру?» — «Нет, я не настолько осведомлена». — «Что произойдет, когда я умру?» — «Для меня наступит отдых, ты моя последняя субстанция». — «Как это? Не понимаю…» — «После тебя я отправлюсь в особое место, рай для человеческих карм». — «Не хочу умирать!» — «Никто тебя не спрашивает, хочешь ты или нет. Наступит твой черед, и умрешь как миленький. А потому нечего медлить с Чакалой, особенно сейчас, пока ты при бабках. Это для тебя первоочередная задача. Твоя мать, наверно, живете камнем на сердце, а когда ты отомстишь за отца, ей сразу полегчает, и она будет благодарить тебя до гроба. Короче, я требую, чтобы мы выехали завтра!» — «А Чоло говорит, что не надо». — «А мне плюнуть и растереть на то, что говорит Чоло; мы должны выполнить свой долг! Как только рассветет, пустимся в путь — ты же хочешь навестить отцовскую могилу? Ты же хочешь, чтобы справедливость восторжествовала? Тогда не раздумывай, контрабандист должен быть человеком железной воли!»
Давид лежал спиной на поперечной скамейке баркаса, как вдруг до него донеслись звуки, которых он уже давно не слышал, — мелодия «Звезды моряка»! Ее напевал счастливый Ривера, шагая вдоль берега и, очевидно, возвращаясь домой от Ребеки. Давид провожал его взглядом, пока тот не исчез в темноте.
«В чем дело? Почему он такой счастливый? Его поведение кажется мне подозрительным! Похоже, он нас обставил! Вот не слушался ты меня; а все потому, что ты не собранный, все жеманишься и привередничаешь, такты никогда ничего не добьешься! — Прошло еще некоторое время, и голос Риверы затих вдали. О Ребеке между тем не было ни слуху ни духу. — Не может быть, — произнесла карма упавшим голосом. — Она не придет… Пойдем за ней, похитим ее, она такая особенная, что будет в восторге!»
Когда Давид уже собрался укладываться спать, из темноты, как призрак, появилась Ребека — радостная и более осторожная, чем прежде. На ней было белое платье с желтыми бабочками в стиле Маурисио Вавилонии.
— Эта луна меня околдовывает. Разве ты не ощущаешь в себе прилив чего-то необычного, мой песик? Какой-то энергии, жизненной силы…
«Я ощущаю», — поддакнула карма Давида.
— Не заводи мотор, мой песик, сегодня отчалим на веслах.
Давид вошел в воду, толкая «броненосца Потемкина», пока не стало достаточно глубоко, чтобы грести. А когда удалились от берега на порядочное расстояние, запустил «ивенруд» и направил баркас в смутно виднеющееся впереди горло залива.
— Ну, как тебе мотор?
— Потрясающий! Какая у него мощность?
— Семьдесят пять «лошадей»!
— И ты заплатишь за него, мой песик?
— Нуда. — Луна отражалась на водной поверхности. «Не нравится мне, что она сегодня такая притихшая», — пробормотала карма. Сперва Ребека старалась, чтобы никто не узнал об их ночных прогулках по морю, но после разрыва с Риверой перестала соблюдать приличия, и люди в разговорах даже начали ссылаться вместо часов на тарахтение мотора «броненосца» — например, кто-то мог уснуть до или после его возвращения.
