Глава 20
— Они просто не согласны, вот и все! — говорила Мария Фернанда. — Спрашивают, с какой стати адвокат Аранго решил, что митинг может навредить Санди.
— Да потому, что на митингах всегда происходят беспорядки, народ начинает вести себя агрессивно, а правительству это не нравится.
— Ох, не знаю, они придерживаются другого мнения, а митинг, по их словам, состоится, несмотря ни на что! — Ее высокий голос зазвенел пронзительной ноткой.
— Адвокат считает, что негативные последствия могут проявиться во время судебного процесса.
— Я им говорила то же самое, а они в ответ, мол, наоборот, надо оказывать давление, тогда Санди и остальных скорее выпустят на волю.
— Мне кажется, если они действительно могут навредить, то пусть перестанут дурить и откажутся от проведения митинга, как думаешь?
— Почему бы тебе самому с ними не поговорить? Они хотят собраться завтра на поминальной мессе.
— Вот идиоты чертовы, сами ничего не знают о жизни, а туда же, других учить!
— Точно так же говорил мой папа, когда брат ушел из дома! Это правда, что Чато переодевался в женское?
— Откуда мне знать, кто тебе сказал?
— Майтэ, ее отец обронил в разговоре, что его задержали на дискотеке в наряде цыганки.
«Вот дерьмо, — подумал Сантос, сидя за рулем „гранд-маркиза“. — Не хватает еще, чтобы Чато стали держать за голубого».
— Давай заедем в церковь Мальверде, хочу свечки поставить!
— Ты молишься Мальверде?
— Посмотри, из каких неприятностей он меня вытащил! А ты веришь в Мальверде?
— Конечно, нет, я верю в Бога, в Пречистую Деву, с какой стати мне верить в Мальверде?
— Потому что он великий чудотворец; рассказывают, один сеньор выращивал травку в «золотом треугольнике», и как-то в один прекрасный день трудится на своем участке, засаженном маком, никого не трогает, и вдруг появляется вертолет, а в нем военные — в камуфляже, с пушками, и все такое. Он сразу начал молиться. «Святой Мальверде, — говорит, — если я сниму урожай с этого участка, обещаю тебе внести вклад в строительство твоей церкви!» Можешь верить, можешь нет, но факт тот, что ублюдки облетели его участок стороной.
— Какое же это чудо!
— Тебе мало того, что он и дурь сберег, и в тюрьму не загремел? Ты даже не представляешь себе, как жестоко обращаются военные с гомерос, взятыми с поличным!
— Чудо должно быть совсем другим, благочестивым, например, когда обреченный на смерть остается жить или неизлечимо больной выздоравливает! А щедрые бандиты и разбойники не имеют с настоящим чудом ничего общего. Разве Робин Гуд святой?
— Мальверде творил самые настоящие чудеса — ставил на ноги паралитиков, спасал терпящих кораблекрушение, даже решал экономические проблемы!
— И ты всерьез веришь, что это может делать обычный разбойник?
— А почему нет?
Они подъехали к строящейся церкви, похожей на муравейник из-за кишащего здесь народа. Музыкальный ансамбль северян наигрывал народную мелодию «Лос те-килерос». Прихожане сновали взад-вперед, преклоняли колени, молились, покупали свечи, букеты цветов и подарки святому. По сторонам стояли брошенные инвалидные коляски, тут же были развешаны фотографии, картины с благодарственными надписями и расставлены подношения в виде автоприцепа и пулеметов с магазинами-рожками. Все это было возложено к большому раскрашенному гипсовому бюсту, изображающему мужчину лет тридцати, с аккуратными усиками а-ля Педро Инфанте, черными волосами и раскосыми индейскими глазами.
Мария Фернанда посторонилась, чтобы пропустить к бюсту девушку своего возраста, передвигающуюся на костылях; та опустилась на колени и принялась истово молиться. Чоло зажег двенадцать свечей — четыре за сделанные ездки, четыре — за предстоящие и еше четыре — за освобождение Давида.
— Святой дух Мальверде, если ты поможешь мне в моем бизнесе, — прошептал он, склонив голову, — я каждый день в течение целого месяца буду приводить тебе музыкантов, мамой клянусь!
Некоторое время спустя Чоло и Нена снова не спеша катились в машине по Обрегону.
— Хочешь в кино? — В «Диане» шел фильм «За мои пистолеты» с Кантинфласом в главной роли.
— Я его уже видела. — По радио в машине звучали мексиканские народные песни. — Почему ты все время слушаешь эту музыку, ни разу даже не переключился на другую станцию!
— Это музыка настоящих мужчин!
— Разве тебе уже разонравились «Дорз»? И еще я помню, что ты был без ума от Сантаны, «Лед Зеппелин»…
— То было совсем другое время, и вдобавок в их песнях я не понимаю слов, зато здесь — слышишь? — все ясно-понятно.
— Быстро же ты сменил свои пристрастия!
— А тебе по-прежнему нравится Хосе Хосе?
— Большеньки-меньшеньки…
Они переехали мост Идальго, но недалеко от больницы улицу перегородила полицейская патрульная машина, а регулировщик направлял движение транспорта в объезд.
— Что случилось, офицер?
— Ничего, в больнице перестрелка. Вчера в Тамасуле одного парня тяжело ранили, так сегодня те же ребята его навестили, чтобы завершить дело.
— Ну почему так происходит? — жалобным голосом произнесла Нена, когда машина тронулась. — Видишь, к чему ведет этот твой бизнес?
— Есть счета, по которым надо платить!
— Но от этого плохо всем вокруг, ведь уже нельзя спокойно ходить по улицам!
— А что тебе делать на улице?
— Улица не чья-то частная собственность; моя мама говорит, что всеми нами овладел общий страх; знаешь, как теперь называют Кульякан? Маленькое Чикаго!
— Я же тебе объясняю, поскольку отгрузка товара временно приостановленая братва воспользовалась перерывом, чтобы взыскать старые долги.
— Но мы-то здесь при чем, почему из-за вас должны бояться и страдать нормальные люди?
— «Нормальных» людей не существует, ты рассуждаешь как Чато, он помешался на идее раздать народу землю и фабрики, а для чего? Думаешь, народ хочет работать? Это же чертово сборище засранцев, и страдают они совсем из-за другого!
— Ты правда думаешь, что я похожа на Чато?
— Большеньки-меньшеньки…
Они зашли в «Приход», шикарную кафешку напротив собора. Чоло ждал, что Нена скажет что-нибудь по поводу столпотворения собравшихся на митинг друзей Чато и приезжих со всего штата и даже из соседних Гвадалахары и Герреро, Пуэблы и федерального округа, но она об этом даже словом не обмолвилась. Зато, едва оба сели за столик, Мария Фернанда заговорила совсем о другом.
— Так, значит, ты у нас женишься! И как же зовут счастливую избранницу?
— Грасьела, — ответил помрачневший Чоло; дразнящий тон Нены выводил его из душевного равновесия.
