— Самое время! — Чоло надеялся, ему удалось убедить Давида держаться тише воды, ниже травы, но знал, что Сидронио Кастро верить нельзя; ненависть и желание отомстить толкают таких, как он, на любую подлость. — Адвокат, обязательно добудьте для Санди нового телохранителя; Рапидо — царство ему небесное — говаривал, что жертвой всегда становится доверчивый, но с нами этого не должно случиться, найдите телохранителя уже сегодня, до наступления ночи!
— Я займусь этим, не беспокойтесь!
— Пусть начальник тюрьмы рекомендует вам какого-нибудь заключенного или охранника, не знаю, но чтоб обязательно гарантировал безопасность Санди, я обещал помогать этому каброну до последнего и сдержу свое слово во что бы то ни стало!
— Не беспокойтесь!
— Как только он выйдет из тюрьмы, сразу пришлите его ко мне, чтобы не успел сбежать в Чакалу со своей бредовой местью.
— Понятно.
— И вот еще что: я вышлю вам немного денег, а вы передайте их семье Рапидо, они живут где-то в Эль-Вер-хеле. Уже известна причина смерти?
— По официальному заключению он умер от инфаркта миокарда, но это не так.
— А что же?
— Отравился ужином.
— Никогда в такое не поверю, у этого каброна был стальной желудок!
— Он проглотил вместе с едой столько стрихнина, что хватило бы умертвить всех тюремных крыс!
— Кто же мог подсыпать ему отраву?
— Об этом я спросил полицейского врача, но тот посоветовал мне не лезть в это дело.
— Послушайте, адвокат, пожалуйста, не забудьте про охрану, я не хочу, чтобы с Санди приключилось то же самое!
— Не теряйте спокойствия, за одну ночь ничего не случится!
— Вижу, вы не понимаете, каких каверз следует ожидать от этих сволочей, братьев Кастро! Адвокат, послушайте меня и запомните: нельзя оставлять Санди на произвол судьбы, поговорите с ним и велите глядеть в оба; у меня для него есть кое-какие планы, и вы оба не должны все провалить. Из надежного источника известно, что мне на свадьбу подарят команду "Лос-Томатерос", так скажите Санди, если он не захочет сам играть, то, может быть, станет ее менеджером.
— Хорошо, скажу.
— А как идут другие дела? Удалось вытащить из тюрьмы Ребеку Мансо?
— Нет, начальник охраны не позволил.
— Как так?
— Он с ней живет.
— Так пусть женится на ней, для полного счастья!
— Вполне вероятно, что так и будет. Хотите знать, что сказал мне Угарте?
— Он уже уладил с моим домом?
— Не знаю, Угарте заявил мне, что он разговаривает только напрямую с доном Серхио.
— Так свяжитесь с ним и скажите, что он может разговаривать с кем пожелает, только пусть уладит это дело, поскольку этот дом я никому не уступлю! Он уже знает, я взорву его еще раньше, чем туда притащится первая полицейская задница!
— Что-нибудь еще?
— Нет, то есть да, чуть не забыл: умерла Дженис Джоплин, заберите у Давида магнитолу, пока он не узнал.
— В самом деле?
— Да, здесь на улицах творится что-то невообразимое, так что Санди лучше не знать, черт знает, что он может выкинуть!
— Отчего она умерла?
— Не знаю, похоже, хватила лишку, здесь все вокруг заливаются слезами и рвут на себе одежду.
— Послушайте, дон Сантос, вы знаете о митинге?
— Ах, каброн, уже состоялся? Я совсем упустил из виду…
— Да, совсем недавно все закончилось.
— И как прошло?
— Говорят, в Кульякане такого большого числа участников не помнят, плюс еще перестрелка.
— Даже перестрелка была?
— Еще какая, по дороге к Угарте — здание Биржи, если помните, находится рядом с собором — я сам видел, как студенты требовали выпустить на свободу Давида Валенсуэлу и других заключенных: Пеньюэласа, Чуко Салидо, Бакасегуа Буйчимеа и еще многих; надписи на транспарантах осуждали убийство Грегорио Палафокса Валенсуэлы.
— Значит, побывали в самой гуще событий! Думаешь, это сильно навредит? Губернатор заупрямится?
— Ни в коем случае!
— Не узнавал, родители Чато ходили на митинг?
— Нет, не узнавал, надеюсь, что нет, сеньоре и так горя хватило!
— Здесь по новостям ничего не сообщали.
— Местные газеты тоже не напечатали никаких репортажей, но дело дошло до применения слезоточивого газа и, говорят, большого числа раненых с обеих сторон.
— Наверняка "драконы" постарались!
— Я слышал, убили по меньшей мере четырех и сорок восемь ранили, из них вроде бы шестнадцать в голову.
— Вот черти, до чего же народ горячий, неужели нельзя обойтись без драки, а просто собраться всем вместе и сделать общий перекур? Можно же все мирно обсудить — вот так, к примеру: "Генерал, вы где достаете травку?" — "Мне присылают из Бадирагуато!" — "Вам везет!" — "А вы где?" — "А нам приносят прямо в университет!" Неплохо, правда?
— Несбыточная мечта!
— Такое общение могло бы решить все наши проблемы без всякого насилия, как подобает вести себя порядочным людям.
— Что-нибудь еще, дон Сантос?
— Нет, это все, конец связи!
Глава 24
Ему с детства внушали, что мужчины не плачут, но Давид даже не пытался остановиться, только закурил сигарету и, подвывая, продолжил оплакивать Дженис.
"Уймешься ты наконец?" — "А ты когда-нибудь замолчишь? Мне хотелось бы хоть несколько дней провести в безмолвии, переживая боль утраты". — "Прости". — "Я хочу на тот пляж, где развеяли ее прах". — "В первую очередь надо отомстить". — "Нет, сначала на тот пляж!" — "Ты забыл, что Сидронио должен умереть?" — "Пусть умирает, когда наступит его очередь". — "Ты, видать, совсем голову потерял, подумай хотя бы о матери, о сестрах! Вряд ли они согласились бы сейчас с тобой!" — "По радио сказали, что церемония погребения носила частный характер, в ней участвовали только родственники и друзья — а как же я? Разве я не имел права присутствовать?" — "Конечно, нет, ты для нее ничего не значил, ты был всего лишь ее любовником на восемь минут".
В ту ночь Давид решил не ложиться спать в целях обеспечения своей безопасности. После смерти Дженис ему стало незачем ехать в Лос-Анджелес, зато теперь он хотел как можно скорее очутиться там, где был развеян ее прах. В девять часов камеры запирались снаружи на толстые металлические засовы, за исключением тех, что находились в единоличном распоряжении немногих избранных заключенных вроде Давида, чьи привилегии оплачивались особой мздой. Он запер свою дверь на внутреннюю задвижку и приготовился ждать наступления утра, прислушиваясь к шороху крыс, звукам из соседних камер и отбиваясь от назойливых комаров. Едва Давид закрыл дверь, воображение сыграло с ним шутку; ему померещилось, что на кровати сидит живой и здоровый Рапидо, уплетает суп и повторяет сказанные накануне слова: "Вот здорово, дон Санди! И как только вы сумели так ловко залепить камнем этому развратнику Рохелио, по всей округе молва идет, я слышал разговоры и в Ла-Петаке, и в Пальмарито, и в Мехикали; даже в Эль-Верхеле рассказывали, что какой-то парень убил другого, метнув ему в голову камень. И надо же, где привелось с вами свидеться! Сами знаете, как у нас принято убивать — либо ножичком прирежешь, либо из пистолета или автомата подстрелишь, в общем, что под руку попадется, но вот с расстояния камнем — это высший пилотаж! Не хотите супчику откушать? И тортильяс стынут зря…"
