зять и последняя пленка
ДАРЫ ЭКС-ПРЕЗИДЕНТА
В редакцию:
Письмо Сильвии Уоллес (от 23 августа) с предупреждением, что «мы еще увидим Никсона на подъеме», вызвало у меня столь серьезную озабоченность, что я немедленно обратился к непревзойденной мудрости «И-Цзин» с вопросом о будущем мистера Никсона. Оракул безошибочно отослал меня к гексаграмме Бо и ученому комментарию к ней. Книга подтвердила самые худшие мои страхи: «Сильный выживет, вопреки нападкам на него, и обретет новые силы. Народ вновь прославляет своего правителя, и заговорщики замышляли к собственному падению». Юридические меры, предложенные нашим корреспондентом, дабы предотвратить возрождение Никсона, оказались прискорбно неэффективными. Предлагаю после повешения тело вздернуть на дыбу, четвертовать, сжечь, а пепел закопать в безымянной могиле на отдаленном поле, охраняемой спецназом, не то верные его последователи выкопают останки и объявят: «Он воскрес!»
Да будет вам! Если мистер Никсон восстановит себя в глазах общества, это произойдет не благодаря ревизионизму или пересмотру фактов, подкрепляющих обвинение. Скорее всего, будущие события вынудят тщательно переосмыслить его вклад в развитие страны и окончательно понять, какой урон был ей нанесен с утратой его особых дарований в эти неспокойные времена. Мы, возможно, почувствуем себя как тот пастух, которого некий остроухий господин обманом заставил избавиться от злобного старого пса, якобы страдающего от блох, а потом вдруг вновь объявились волки.
Теодор П. Дэйли Сомерс, Нью-Йорк. New York Times, 4 сентября, 1974
Влиятельный сторонник Никсона в Сан-Клементе, поддерживавший его, с тех пор как Никсон был избран в Конгресс в 1946 году, и попросивший не называть его имени, сказал, мол, слышал, что «Линкольн-клаб» графства Орандж, членами которого являются главным образом богатые промышленники, вносившие миллионы долларов в сундуки избирательных кампаний республиканцев, в том числе и Никсона, пригласил бывшего президента стать членом этой избранной и влиятельной организации.
«Мистер Никсон не станет вести жизнь отшельника, нет, сэр, – заявил один видный республиканец. – Теперь, когда он свободен от уголовного преследования, не удивляйтесь, если он вернется в политику Калифорнии. Думаю, ему следовало бы. Хотелось бы, чтобы он избирался на место сенатора Джона В. Тунни в 76-м».
New York Times, 9 сентября, 1974
* * *
Мы еще слишком глубоко погружены в происходящее, чтобы сложить все части головоломки и понять, что на самом деле случилось за два прошлых лихорадочных года. Или осознать, что Истинный Смысл истории, которую наш нынешний президент называет «национальным кошмаром», а историки до скончания веков будут называть «Уотергейтом», выявится не столько из повседневных событий кризиса или даже его болезненного разрешения, но когда пережившие его со временем поймут, что именно предотвратили.
Я был в переполненном бетонном зале центра съездов в Майами-Бич в августе 1972 года, когда орущая толпа делегатов-республиканцев ратифицировала жажду Никсона еще четыре года просидеть в Белом доме, непрерывно скандируя: «ЕЩЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! ЕЩЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! ЕЩЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА!»
Слушать демагогические помои было противно, но сомневаюсь, что тогда в Майами нашлось бы больше десятка людей, кто понимал, что задумал на «еще четыре года» дешевый, слабоумный подонок-фашист. А задумал он систематическое уничтожение всего, что, по утверждению нашей страны, она воплощает, помимо права богатых оседлывать бедных и пускать общественные фонды на строительство тюрем для всех, кто рискнет протестовать.
Верхушка айсберга начала выходить на поверхность через полгода после того, как Никсон вторично принес присягу, когда сенатор Сэм Эрвин вышел со своей первоначально безобидной «Уотергейтской комиссией» на национальное телевидение. Сначала ничего особенного не происходило, телеканалы завалил поток писем от разозленных домохозяек, проклинающих Эрвина за то, что лишил их ежедневных мыльных опер, но через две-три недели сенатские слушания по Уотергейту стали самой горячей программой всех каналов.
Господи помилуй, это же была мыльная опера в реальном времени: трагедия, предательство, черный юмор и постоянное напряжение, когда не знаешь, кто лжет, а кто говорит правду. Впрочем, это не имело значения для огромной аудитории агнцев от политики, которые вскоре так же подсели на ежедневные заседания, как до того на телесериалы и викторины. Даже голливудские сценаристы и аполитичные актеры увлеклись драматургией заседаний.
Умопомрачительная сложность доказательств, драма ежедневных конфронтации и обманчиво проказливый юмор «сенатора Сэма» сложились в многоуровневый сюжет, в котором свое находил почти каждый – от сердобольных фанатов Перри Мейсона до садомазохистов и миллионов тайных «ангелов ада», которых в слушаниях интересовало лишь одно: увидеть, как некогда могущественные люди в слезах рухнут на колени.
* * *
Возьмем, например, Джона Митчелла – миллионера-юриста с Уолл-стрит и близкого друга президента, надменного римлянина с тремя подбородками, который руководил кампанией Никсона в 68-м и четыре года занимал пост генерального прокурора США, пока старый приятель не поставил его заправлять комитетом по переизбранию в 1972-м. Вот вам человек 61-го года, у которого денег больше, чем он может сосчитать, и власти столько, что он не видел ничего необычного в том, чтобы обращаться с ФБР, спецслужбами и всеми федеральными судьями в стране как с крепостными в своей личной полиции, который одним прикосновением к кнопке на столе мог вызывать лимузины, вертолеты и даже «борт номер один», чтобы лететь, куда пожелает.
И вдруг на самой вершине власти он небрежно подписывает инициалами памятную заметку, где предлагается как минимум одна из десяти или около того рутинных предвыборных «секретных операций», а несколько месяцев спустя, пока он завтракает в Поло-Лондж отеля «Бевери-Хиллс», ему звонит один ротозей по фамилии Лидди, которого Митчелл едва знает, и говорит, мол, четверо кубинцев, которых Митчелл даже в глаза не видел, попались на взломе офиса штаб-квартиры демократической партии, расположенной в офисном здании в двадцати ярдах от балкона его собственных апартаментов, через внутренний дворик «Уотергейта».
Казалось бы, дурная шутка, но когда по возращении в Вашингтон он заскакивает в Белый дом повидать старого приятеля, то чует неладное. Хальдеман с Эрлихманом сидят у Никсона в Овальном кабинете, президент здоровается с ним нервной улыбкой, но парочка молчит. Атмосфера провоняла напряжением. Что, черт побери, тут творится? Митчелл садится было на диван и звонит, чтобы принесли выпить, но Никсон его обрывает: «Мы тут работаем, Джон. Я тебе попозже позвоню, из таксофона».
Митчелл смотрит на него в упор, потом, подобрав портфель, поспешно откланивается. Господи Иисусе! Это еще что? По пути к лимузину, оставленному на подъездной дорожке Белого дома, он видит, как секретарь Стива Булла читает последний выпуск The Washington Star-News, и, проходя мимо, шаловливо выхватывает у нее газету. Несколько минут спустя, когда лимузин выезжает на Пенсильвания-авеню, он бросает взгляд на первую полосу и видит большую фотографию своей жены: она пакует чемодан в спальне их уотергейтских апартаментов. А рядом подпись, гласящая что-то вроде: «Марта снова распоясалась и разоблачила „грязные дела“ в Белом доме».
